— В психиатрии, — Пино оторвал кусок облака, скомкал на манер снежка и запустил подальше, — есть понятие «идефикс». Проще говоря, вы зациклены на одной и той же мысли. Я подскажу вам, в чем дело. Вы очень себя любите. Ваша справедливость — это ваше удобство. Ваша Пат — это красивая подпорка вашего эгоизма, с которой вы расстались не по своей воле и теперь негодуете и расстраиваетесь. А ведь сто раз было сказано, что человек смертен неожиданно. Мысли ваши смешны, дух ваш слаб. Вы любите жизнь, потому что живы. «Любит Филида орех, — пока его любит Филида».
— Ладно, — согласился я. — Кто я такой, чтобы спорить с Хароном? Вы ведь наверняка все это сто раз слышали… Но вот пока вы были майором полиции там, в Риме, вы почему-то все время пытались сделать так, чтобы я улетел, уехал. Почему? И потом — раз я здесь, то, значит, смог вас как-то убедить помочь мне, нет?
Пино скатал еще несколько облачных снежков и теперь пробовал попасть в некую непонятную для меня цель. Наконец ему это надоело.
— Прикидывал, как не задеть ваше самолюбие, — сказал он. — Хотя чего ради. Отвечаю на вопросы. На первый. Всегда приятно почувствовать себя главным. Демиургом, вершителем, так сказать, судеб. Я-то знал, что ваша Пат умерла, вот и подумал: «Запутаю этого болвана, заморочу ему голову, заставлю уехать, он мне потом спасибо скажет», — судьбе, в смысле. Ну, и красиво получилось бы. Если бы вы не были таким глупым.
— Значит, по-вашему, любить — это глупость?
— Еще бы! — возмутился Пино. — Разве имеет смысл сосредотачиваться на одной девице, когда вокруг их как вишни в саду? Как будто вы сами не были сто раз женаты.
— Тут особый случай. Значит, именно поэтому вы согласились взять меня сюда?
— Куда? — спросил Пино. — Вы понимаете, где мы?
— На том свете.
Пино засмеялся и сполз по блестящему золоту на облако.
— Мимо! Во-первых, я вас пока никуда не взял. То, что вы видите — это же просто вестибюль. Предбанник, так сказать. А двери, к которым вы так лихо подлетели, — Пино поерзал, — тот самый банальный свет в конце тоннеля.
— Подождите, — попытался я сообразить. — То есть если я сейчас соглашусь вернуться, то просто очнусь в саду?
— Лучше в саду, чем в аду, — Пино наконец нашел удобную позу. — Еще проще. Ваше тело сейчас в алкогольной коме, усиленной, так сказать, горем. Можете с ним воссоединиться. Обещаю, что кроме этого свечения, — Пино затылком стукнул по двери, — вы ничего не запомните. — Будет что рассказать друзьям. Про тот свет.
— У меня есть последний вопрос, — сказал я. — Те люди, которые бесследно исчезали на наших глазах в Риме. Парень из автобуса, человек с пляжа, продавщица…