— Считайте, что так я вам намекал. Ну так что?
— Я хочу остаться и найти Пат.
— Ладно, хотя и очень жаль, — Пино крепко взял меня за руку, и в тот же миг облака под нами разошлись. Ласковый розовый свет исчез, и мы полетели вниз сквозь сизый мрак, разбиваемый сломанными молниями. Это было так страшно, что сердце мое остановилось.
Кто-то обнюхал мое лицо, и я подумал, что, как ни странно, по-прежнему жив. Собака, которая склонилась надо мной, была рыжим сеттером, в точности таким же, как из дома с горгоной Медузой. Я хорошо различал его, хотя вокруг царил удивительный свет — такой мы с Пат видели в Санкт-Петербурге во время белых ночей. Все было совершенно ясно видно, но вместе с этим царствовала нематериальность — словно вокруг были не предметы, а их приблизительные отражения.
— Как тебя зовут? — спросил я сеттера.
— Стыдно этого не знать, — он длинным розовым языком лизнул меня по носу. — Вставайте уже.
В этот раз я лежал на песке. Барханы — или дюны, как их называют англичане — не налезали друг на друга, не громоздились одни над другими, словно соревнуясь в росте, а плавными грядами одинаково тянулись во все стороны. В общем, это были Каракумы, а не Сахара.
Песок был мелкий, очень сухой и легкий, почти невесомый. Песчинки были темного цвета, но со светлой серединой. Пес залаял и побежал, вздымая облачка песка, которые не спешили опускаться. Я поднял голову и увидел метрах в тридцати какое-то строение — невысокую четырехугольную хижину, рядом с которой сидел человек, подперев голову кулаком. Надо было вставать.
— Поднимайтесь, — прозвучал прежний голос, похожий на голос Пино, но немного другой. — Идите сюда. Вы же меня видите.
Я шел, поддавая песок ногами, он взлетал, и по этим маленьким сердитым облачкам можно было измерить мой путь.
— Почему он не опускается? — спросил я и осекся, рассмотрев Пино как следует.
Это был другой человек. То есть он был еще узнаваем, но все же перемены были разительными. Из толстого, круглого, со щеками, курносым носом и короткими ручками и ножками, Пино превратился в худого с угловатыми конечностями мужчину. Щеки его впали, нос заострился, а волосы из серебристых буколек стали прямыми, черными и с сильной проседью. В его круглых глазах теперь горел тихий и холодный огонь. Он выпрямился во весь рост, оказавшись выше меня. Черный хитон скрывал все его тело, оставляя открытыми только руки.
Что-то неладное было с этими руками. Поначалу мне показалось, что кожа на них просто потемнела, став примерно такого же оттенка, как и песок, но это было не так. Кожа на руках Пино была не человеческой — это была змеиная кожа. Мускулы под ней перекатывались, заставляя чешуйки поблескивать, потом руки зашевелились плавно, и стало окончательно ясно, что это именно змеи. К кисти единое их тело разделялось на пять, и пять маленьких, с пятнышком на лбу и раздвоенными языками головок венчали тонкие шейки с каждой стороны.