Семь рек Рима (Олейник) - страница 70

— Вечное настоящее — красиво звучит. Хотя и непонятно, — сказал я. — А что со мной?

— Вы волонтер, — туманно ответил Харон. — Вам оставят все как есть, пока вам не надоест.

— Надоест? Объясните, что это значит.

— Надоест быть живым.

Он подмигнул мне, снова присел на низкую скамеечку и положил подбородок на кулак. Время шло, но ничего не происходило. Кроме того, разве, что Цербер вновь превратился в обычную собаку. Когда я окончательно устал ждать, я обогнул словно бы задремавшего Харона и направился к хижине. Когда я подошел к ней вплотную и уже протянул руку, чтобы открыть дверь старого, изъеденного червями дерева, мне внезапно пришла в голову простая, но неожиданная мысль. Река! Где же река, за которой тени получают свое окончательное настоящее?

Сколько было можно окинуть взглядом, никаких ее признаков видно не было. Вокруг расстилалась бесконечная, с пологими невысокими песчаными холмиками пустыня. Словно калька с облачного высока, откуда мы свалились. Цербер и Харон возникли по бокам от меня одновременно.

— Вы что же, решили попробовать сделать это самостоятельно? Это невозможно.

— Что? — удивился я.

— Перейти реку, — сказал Харон.

— Перестаньте, — я в очередной раз окинул бесконечное пространство. — Тут нет никакой реки.

— Как же, — укоризненно произнес Харон и постучал по древнего вида двери. — А это что, по-вашему?

— Я думал, вы там храните какой-нибудь инвентарь. Запасные весла… Не знаю… Спасательный круг. Парус.

— Нет, — он усмехнулся. — На этой реке спасательные приспособления не работают. — Он протянул руку. — Давайте.

Не то чтобы я испугался в этот момент. Из-за необычности всего происходящего у меня все время было взбудораженное состояние, но именно сейчас я понял, что готовлюсь сделать шаг, после которого возврата у меня может и не быть. Грудь моя наполнилась смирением и тишиной — дверь представилась мне крышкой гроба. Голова похолодела, а на глаза почему-то навернулись слезы.

— Давайте, — повторил Харон и протянул ладонь.

Я порылся в кармане, вынул несколько монет и протянул ему два евро.

— А почему все не отдаете? — спросил он. — Думаете, еще пригодится?

— Я вернусь, — попытался сказать я как можно более уверенно, но, кажется, не обманул его. Да и как я мог его обмануть? — Черт с вами, забирайте, — я высыпал оставшуюся мелочь ему в руку.

— Другое дело. Пойдемте, — Харон отворил дверь и шагнул внутрь, в темноту.

Не ощущая за душой ни одной мысли, замерзший и шатающийся, я переступил порог и оказался в абсолютной темноте.

— Видите меня? — спросил Харон.

— Нет.

— Зато пока слышите. А вот когда я замолчу, вы отчетливо поймете, что чувствует человек, когда умирает. Просто пропадает все и сразу. Ну, это если повезет. Бывает, чувства отключаются не одновременно. Тогда человек может, например, слышать, как про него говорят, что он умер. Ушел.