Семь рек Рима (Олейник) - страница 92

Рай! Закончив один раз, рыжий мужчина с короткой шеей встряхнул свой необычно толстый раскрасневшийся уд, схватил за грудь ближайшую женщину, но она оттолкнула его. Тогда он с жаром кинулся к другим, но те женщины тоже были заняты. Я следовал за ним, когда он остановился рядом с высокой красивой брюнеткой, которая с радостью стала ласкать его.

Ее лицо стало мечтательным, она опустилась перед рыжим, и через некоторое время он закончил опять. Не обращая внимания на свою партнершу, которая так и осталась стоять на коленях, он снова встряхнул уд и бросился в толпу за следующим приключением.

Печальный и горбатый человек тем временем подошел к брюнетке, и теперь она ласкала его. Горбун втянул щеки и стал издавать странные плачущие звуки. Его орган, загнутый на конце как крючок, медленно скользил меж ее нежных губ.

Несколько индийцев столпились вокруг белой женщины, похожей на популярную киноактрису, и входили в нее сразу с двух сторон.

Эфиопки, мулатки с большими ягодицами, похожие на горгулий женщины темных неведомых народов, изумительные итальянки, шведки с волосатыми ногами и решительными лицами, смущающиеся, с мягким телом русские бабы, тренированные девицы с бритыми лобками, тьмы и тьмы женщин отдавались и исходили сладострастием до предела, потому что можно было все. Все их самые яркие фантазии вырвались на свободу.

Мужчины кричали как перед смертью, беззастенчиво и яростно. Мною овладело слепое и грозное возбуждение.

Рай! Каждый, кого я видел, без последствий переживал секунды счастья, разочарования, страстной надежды, страха, свои и чужие последние минуты, минуты триумфа и, конечно, оргазм — здесь была плотская любовь в своем высшем, поразительном, невозможном варианте, она не истощалась. Оргазм взрывался, угасал и забывался тут же только для того, чтобы тотчас потрясти, извергаясь.

Все эти люди полностью принадлежали друг другу: воспоминания, душа, тело — все было общим. Только лишь на миг, но этот миг сменялся следующим без остановки. Это был истинный рай — без начала и конца. Без сожаления, без памяти — место, где прошлое и будущее соединилось в настоящее, ставшее вечным.

Досчитав до ста двадцати или ста сорока тысяч шагов, я понял, что сбился окончательно, и побрел туда, где оставил Харона. Он словно и не уходил никуда, по-прежнему расположившись среди цветов. Людской гомон исчез, отодвинулся, словно тени сторонились перевозчика и старались держаться в отдалении.

— Ну что? — спросил он. — Нагулялся? Я думал, ты быстрее сдашься. Только ненормальный может искать кого-нибудь среди ста миллиардов. Я вообще это место не люблю. Они тут как заводные жуки. То орут, то трахаются. Кстати, ты-то надеюсь, попользовался? Все-таки давно без женщины.