— А это действительно рай? — спросил я удрученный.
Харон довольно захихикал.
— Значит, ни одной. Теперь начинаешь понимать, почему тебя сюда пустили? К твоим услугам пятьдесят миллиардов любых женщин, а ты сидишь, повесив нос. Жалкое зрелище. Ну что, будешь дальше искать?
— Вы не ответили, — я чувствовал себя опустошенным, но не сдавшимся. — Это и есть тот самый рай, о котором люди мечтают при жизни?
— А если и так? — Харон посмотрел на меня с вызовом и неожиданно поднялся. Он навис надо мной — показалось, пока меня не было, он стал выше ростом. Или я уменьшился? — Если и так? — повторил он. — Здесь есть все, о чем мечтает средний человек. Вся палитра. Может быть, у тебя есть предложения, как улучшить работу нашей фирмы? Поставить зонтики? Пустить ручейки с газированными напитками? Сколько там полагается праведнику-мусульманину? Кажется, жалкие семьдесят две гурии, у которых нет менструаций, и которым не нужна уборная — чистые и готовые к наслаждениям? — в этот раз Харон захохотал хрипло. — Ты ничего не понял. Если твоя девушка здесь, то, поверь, она всем довольна.
Я постоял немного, закрыв глаза. Перевозчик терпеливо ждал. Высокий, умный, в черной хламиде, он мог ждать бесконечно. В его распоряжении было все время.
— Ее здесь нет, — сказал я твердо.
— Ладно, — Харон покладисто согласился. — Что ты предлагаешь? Куда дальше?
— Назад пути нет, — я посмотрел на беззаботных людей на бело-желтом лугу. Ближняя к нам группа собралась в круг и запела. В этой песне не было слов. Зазвучав на маршевый веселый мотив, она убыстрила ритм, стала танцевальной, и тени пустились в пляс.
— Дионисийский культ, — проронил Харон. — Старая удалая штука. Итак?
— К следующей реке, — ответил я. — К красной реке. Такие, кажется, слова были.
— Иногда ты удивляешь меня в хорошем смысле, — улыбнулся мой черный спутник. — Впереди река действительно красная. Вот только не знаю, как она тебе понравится.
Мы тронулись, и тени неожиданно остались позади. Пропали звуки, исчезли тени. Идти было покойно.
Скальпель в моей руке соскользнул на несколько миллиметров — синяя перчатка была испачкана кровью. Скальпель скользнул, я инстинктивно сжал его и, наверное, в этот момент и совершил импульсивное движение всем телом — я испугался, что он упадет.
Лондонский сухой джин в смеси с тоником — очень вкусная и такая же опасная вещь. Пьется такой напиток как обыкновенный лимонад, и сознание отключается только тогда, когда ты вылакал уже ведро.
На следующее утро мне следовало отказаться от операции, но чем я мог объяснить свой отказ? Тем, что пил вчера в одиночестве, пока не свалился, окончательно прилипнув к дивану, на коже которого я и проснулся сегодня?