Небосвод несвободы (Габриэль) - страница 22

На первую страницу
Чуть пылью тронутый плафон и листьев красно-жёлтый фон
должны бы создавать уют… А вот поди ж — не создают.
Почти дождавшись счета: «Три!», я — в этом скорбном попурри,
я в этом чёрно-белом дне — песок на океанском дне.
И нет дороги кораблю… Лишь нежность к тем, кого люблю,
с которой я имел в виду сойти со сцены, и сойду.

Уход

Вот человек уходит. Как талый лёд,
как самолётный след, как простудный вирус…
А на губах — болезни седой налёт.
Сами же губы — ломкий сухой папирус.
Жизнь превратилась в тень, ветерок, зеро.
Больше не будет времени, чтоб проститься…
Где-то, в каком-то дьявольском турбюро
снова в продаже туры по водам Стикса.
Не повернуть обратно на той черте,
и не свести иначе баланс по смете…
Поздно. И в полумраке застыли те,
кто осознали смерть, но не верят смерти.

Предать

Ты порою мастак: если тянет постичь благодать,
но иначе никак — значит, можно продать и предать,
и запутать концы, безмятежною делая речь,
чтоб энергия Ци не давала преступную течь.
Спрячь свой пепел, Клаас, и не надо, не штопай прорех:
из распахнутых глаз не зияет гангреною грех.
Пуркуа бы не па? Оставался бы в глянце фасад.
Ну, а гибкая память не вспомнит дорогу назад.
Верь в добро и во зло, сохраняй горделивую стать:
предавать так несложно, что может традицией стать.
Не в котле, не в петле, ты не знаешь ни горя, ни драм,
лишь душа стала легче на несколько (кардио) грамм.

На лавочке

Присесть на лавочку. Прищуриться
и наблюдать, как зло и рьяно
заката осьминожьи щупальца
вцепились в кожу океана,
как чайки, попрощавшись с войнами
за хлебный мякиш, терпеливо
следят глазами беспокойными
за тихим таинством прилива,
и как, отяжелев, молчание
с небес свечным стекает воском,
и всё сонливей и печальнее
окрестный делается воздух.
Вглядеться в этот мрак, в невидное…
От ночи не ища подвохов,
найти на судорожном выдохе
резон для следующих вдохов.
Но даже с ночью темнолицею
сроднившись по любым приметам —
остаться явственной границею
меж тьмой и утомлённым светом.

Грабли

Здесь больше ничего не происходит.
Здесь тихо, как на кладбище, ой-вэй…
А где-то чудеса, и леший бродит,
русалки строят глазки из ветвей.
Безветренно. Беспомощный кораблик
недвижен. Спят и боцман, и старпом.
А где-то ждут взволнованные грабли
прямого столкновения со лбом.
Давным-давно всё тихо после бала,
склевал все крошки грустный воробей.
О, как ты, мудрость, всё ж заколебала
дидактикою постною своей!
Водил я в бой дружины, банды, рати,
порою закрывал собою дот…
А нынче жду, когда придёт Кондратий
(как будто, коль не ждать, он не придёт!)
Наверно, ничему уже не сбыться
надеждам недокормленным назло.
Следующая страница