Пастырь щелкнул ногтем по микрофону, треском отозвался город. Все, все стояли теперь в колоннах Гражданской Обороны, в защитных комплектах, с лопатами в руках и противогазами на лицах.
— Сограждане! Дети мои! В эти дни, нет, часы, будущее зависит от нашего единства, преданности, верности! Сатурн угрожает Земле! Чудовищный газовый пузырь хочет погубить идеалы, принципы, ради которых умирали отцы и деды наши. Только собравшись в армию Гражданской Обороны, мы можем противостоять ему. Смотрите! — он протянул руку вперед и вверх и чуть набок, — смотрите, дети мои, вот он, ваш общий враг!
Подул ветерок, и полотно затрепетало. Я пожалел, что нет солнца, словно лучи его смогли бы отрезвить, рассеять паморок людского сознания.
— Армия покидает город, Задонским трактом продвигается до линии Галкино-Рамонь и окапывается на фронте десять километров. Остальные указания каждый получит от своей двойки. Ура!
Войско дружно хакнуло в ответ, и колонны потянулись мимо трибуны, сначала кадровый полк ГО, с автоматами через плечо, звучно отбивая шаг, затем — заводские и фабричные дружины, студенты, школьники, кто и в самодельных комплектах, пошитых из брезента, сукна или даже простыни, но выкрашенных одинаковой серок краской и тем похожих неразличимо.
Вожди спустились к автобусу, торопясь на вокзал, где стоял наготове поезд с впряженным паровозом, пыхтящим и изводящим округу пронзительными свистками.
Я улучил разрыв в людском потоке и перебежал к драмтеатру. Сатурн полностью перегородил проход, пришлось делать крюк.
Сзади полотно, растянутое на кружевном каркасе, смотрелось неясно, нефокусно, яркая красная краска проступала лучше остальных и превращалась в похабный овал.
Белка, сидя на дереве, недоуменно осматривалась, пытаясь проникнуть в происходящее. Куда ей…
Начался дождь — слабый, моросящий. Я поднял капюшон штормовки.
— А ты что здесь делаешь?
Я обернулся. Двое, в армейских плащах-палатках, со старыми, знакомыми по кино пэ-пэ-ша на груди, радостно улыбались мне.
— Я? Ничего.
— Тогда можешь пойти с нами.
— С вами — это с кем?
— Мы резерв-двойка. Отец-комиссар и мать-комиссар.
Женщина подмигнула обещающе: давай к нам, мужик, не пожалеешь!
Что она могла обещать? Грустно.
— Я остаюсь в городе.
— В городе нельзя! — руки отца-комиссара легли на автомат, в голосе — простосердечное непонимание. — Опасно.
— Что делать, — я вздохнул, и, упреждая последнее движение комиссара, достал из кармана черную бляху.
— А, вы из санитарного отряда, — лица двойки озарились пониманием, они зеркально развернулись и бросились догонять арьергард. Тихое, пришаркивающее эхо отчаянно цеплялось за стены домов в безнадежной попытке удержаться пусть лишь на миг.