Гамбит Смерти (Щепетнёв) - страница 53

…Скверно. Такого прежде не было. Переход в новое качество, диалектический закон.

Муравей полз по предплечью прямолинейно, упорно. Может, и не муравей, не было сил смотреть. Опустошенность. Изношенность. Раздавленность. Эпитеты россыпью, на выбор. Солоноватый вкус во рту. Язык закусил, припадочный?

Открывать оба глаза разом — нерационально. Начну с левого. Полежу чуть-чуть и открою. Это так просто. Поднимите мне веки.

Муравей успел добраться до ладони, когда я собрался с силой. Не муравей, даже не таракан. Красная дорожка из неглубокой царапины на плече кончалась крупной каплей крови.

Я по-прежнему сидел в кресле, свесясь набок, подлокотник упирался в ребра, не давая глубоко вдохнуть.

Неловкое движение — и я упал вместе с отлетевшим подлокотником. Разор, а не гость. Я поднимался, бормоча извинения, обещая поправить, прикрутить, но — напрасно.

Элис Маклин не нуждалась в извинениях. Она вообще вряд ли в чем-либо нуждалась — теперь.

Сбившийся коврик, на котором она лежала, впитал в себя кровь, не давая ей растечься по полу. А крови должно было быть немало, яремная вена — на пальчик порезать.

Я склонился над Элис, цепляясь за надежду, что происходящее — продолжение видения. Нет, слишком верны детали — следы зубов, разорванные ткани и туман в широко раскрытых глазах.

Почему так мало крови? Я оглядел комнату. Опрокинутый стул, пластиковая бутылка на полу, пустой стакан.

Из зеркала платяного шкафа на меня смотрел испуганный старик, подбородок, щека и губы которого — в запекшейся крови. Вот почему ее мало на полу.

Значит, свершилось. А чего ждал? Лекарство, нравственные тормоза, сублимация агрессии — а я и поверил. Хотелось поверить. Авось обойдется, это другие звереют, а я — никогда. Поиграю в шахматишки, разряжусь мирным путем, перехитрю болезнь.

Не вышло. Я подошел к окну. Десятый этаж. Внизу оранжевым светом горел фонарь. Посадка разрешена.

Оконная задвижка не поддавалась. Разбить стекло? Я поискал на полу подлокотник. Поднять его не успел: спазма желудка бросила к туалету. Выброс, другой, третий, совсем уже скудный, липкой, тягучей слюной. Лоскутки яблочной кожуры плавали в зеленоватой жиже.

Полегчало. Из крана — свист, воды ни капли.

Я вытер лицо полотенцем, смоченным лосьоном. Следы сошли. Не все — рубаха, джинсы оставались мечеными, но ведь это уже не я.

Элис, распростертая на полу, бледная даже в свете розового абажура, опять звала меня к окну.

Не сейчас.

Я снял с дивана линялую накидку и укрыл тело.

Пустой коридор, отключенный лифт. Никто меня не видел. Охранник куда-то ушел, пришлось самому открывать наружную дверь.