Я оперся головой о стену. Внезапно сонливость налетела на меня, как налетают чиновники на гуманитарную помощь. Я решил тоже подремать.
Видно, я и в самом деле умотался, потому что когда открыл глаза, в кабинете были и Виталий Резников, и Сергиенко, и, конечно, сам Ракитин. Они сидели вокруг стола, смотрели на клеенчатый ярлычок, принесенный мною, и говорили о чем-то тихо, стараясь не разбудить меня, или же просто из конспирации.
Алый свет, освещавший кабинет, говорил: солнце клонится к закату, значит, проспал я изрядно.
— Выспался? — спросил Ракитин, и, не ожидая ответа, продолжил: — Организм, он чует, когда обедать, когда спать. Вернее, предчувствует.
— Что — предчувствует? — я встал. Ноги затекли. И руки словно пересаженные от какого-нибудь бездельника, такими руками не оперировать, а затылок чесать, и то страшно. И шея того…
— Ты разомнись, разомнись. Зарядочку сделай, наклоны, повороты, вращения… Бессонную ночь предчувствует твой организм.
— Отчего ж непременно бессонную? — я послушался здравого совета и отбил дюжину земных поклонов портрету Феликса Эдмундовича.
— Ты мне что принес? — вопросом на вопрос ответил Ракитин. Типичная манера ведения разговора, присущая работникам уголовного розыска и велосипедистам.
Я коротко рассказал о своем путешествии в подвал.
— Наш человек, — одобрительно сказал Николай. — Храбрый и глупый.
— Почему — глупый? — попробовал обидеться я.
— Вот ты не спросил, почему храбрый, что, собственно, тоже косвенное доказательство… — Ракитин не окончил фразу, махнул рукой.
— А если б оно ждало тебя в подвале? — Виталий спрашивал серьезно, без подвоха.
— Кто — оно? Чудовище? Упырь? Постановление областной думы о взимании платы за пользование пешеходными переходами?
— Вот и с другими так же, если не хуже. Стена неверия. Всяк норовит либо шуткой отделаться, либо в Соколово отправить, надев предварительно смирительную рубашку, — Виталий говорил без горечи, просто констатировал факт.
— Неверия во что? — не отставал я. — В бабу Ягу и Кощея Бессмертного?
— Хватит, — вступил в разговор Сергиенко. — Разводить дискуссии нам сейчас некогда. Даю вводную. Веришь, не веришь, а за тобой, Корней Петрович, охотится маньяк. В маньяков ты веришь?
— Приходится. Чем только я ему глянулся, маньяку?
— Тем, что распотрошил его жертву. Труп из Волчьей Дубраве. Очень он на тебя обиделся. Считает, что ты не в свое дело впутался. Ну, как если б ты картину Шишкина улучшать стал. Маньяки, они ревнивые, гениями себя читают. Теперь он хочет отомстить. На свой манер. Попутно этот маньяк и других не щадит, кто подвернется. Вот так, крайне упрощенно, в первом приближении. Понятно?