Сама она замуж так и не вышла – не подвернулся подходящий жених, а потом лучших мужиков, увы, выбила война – лежат они и в «полях за Вислой сонной», и под Харьковом, и в Белоруссии, и на окраинах Севастополя, и на Зееловских высотах, и на пенистой Эльбе – везде лежат, словом.
Целых мужиков домой вернулось мало, многие возвратились издырявленные, искалеченные, нашпигованные пулями и осколками, дергающиеся от контузий, не спящие по ночам от дурных мыслей, роящихся в голове, от приступов боли и внезапных взрывов, ломающих в тишине барабанные перепонки, от неверия в то, что война уже кончилась.
Война-то кончилась и победу уже отпраздновали, а боль военная осталась, сидит во многих очень плотно – не выковырнуть, да и вряд ли когда она будет выковырнута из сознания фронтовиков.
На Сретенке развелось много воробьев, гораздо больше, чем в других местах Москвы, – на деревьях иногда их было, кажется, много больше, чем листвы.
Многомудрые бабки, оглядывая весело чирикающие стаи, чесали затылки:
– Не к добру это… Не воскреснет ли Гитлер, а?
– Нет, не воскреснет, – отвечали им. – Это исключено.
– Слава Богу! – крестились бабки.
Елена усталая, с гудящими ногами и руками, возвращалась с работы домой. Время было еще не позднее, в тихом теплом воздухе плавала невесомая паутина, прилипала к рукам, к лицу, ее словно бы специально притягивало к коже, и народ чертыхался, соскребая налипь с щек, сплевывал на асфальт, будто имел дело с нечистой силой:
– Тьфу!
Неожиданно ее словно бы что-то толкнуло, прервало неспешный усталый шаг. Она остановилась, огляделась с недоумением и вдруг увидела… она увидела то, что романтики называют «берегом юности», – свое любимое заведение из прошлого, личное… Это была «Пельменная», считавшаяся раньше украшением Сретенки, а сейчас – какая-то состарившаяся, угасшая, сделавшаяся ниже ростом, неприметнее…
«Господи, старушка моя древняя, – мелькнуло в мозгу у Елены удивленное, она неверяще покачала головой, – еще жива… Да, жива». Елена решительно направилась к двери: интересно, как сейчас «Пельменная» выглядит изнутри? У Елены есть воспоминания, связанные с этим не самым худшим в Москве заведением.
В «Пельменной» стоял полумрак, пахло перцем, уксусом, еще чем-то, присущим, наверное, только пельменным – хорошим мясным бульоном, луком, чистотой, хлебом. Еще немного в «Пельменной», как показалось Елене, пахло кофе.
Но не тем довоенным кофе, который смешивали с цикорием, а напитком концентрированным, привезенным, скорее всего, из Германии, трофейным и, кто знает, может быть, специально сохраненным до нынешних дней в честь чьей-нибудь юбилейной даты. Елена даже зажмурилась от этого вкусного крепкого духа, ощутила, как у нее в висках возникло нежное тепло.