Единственное, что вынесла из разговора Вера: поиски тела добытчика оленьего мяса по фамилии Вилнис кому-то основательно надоели, хотя строгий молодой человек был с ней предельно вежлив, ситуацию объяснил доходчиво и откровенно, все остальное повисло в каком-то тумане и не видно было в нем ничего, даже расплывчатых очертаний.
Хорошо, что хоть хозяин кабинета не спросил у нее: «А вы, собственно, кем Вилнису доводитесь, а?» Отвечать на этот вопрос было бы очень унизительно.
Тело Николаса Вилниса не было найдено, и никаких следов, которые обязательно остаются после каждого человека в этом мире, тоже не было найдено, исчез Вилнис, растворился, будто вообще не существовал. Загадка какая-то.
Так вот загадка эта разрешилась на станции метро «Площадь Революции». Теперь понятно, почему тело Вилниса так и не обнаружили.
Вере захотелось заплакать. И вообще – выплакаться. Она забыла про подругу, которую ждала, про то, зачем сюда приехала, пространство перед ней потемнело, сделалось холодным, узким, бронзовые фигуры, украшавшие станцию, куда-то исчезли, и народа в длинном нарядном зале, кажется, поубавилось.
Она прижала к глазам, к уголкам, пальцы, не давая слезам пролиться, вздрогнула всем телом и неожиданно успокоилась, – ну, словно бы шла по долгой, очень неудобной дороге, полной крупных камней и ям, и обнаружила неожиданно, что дорога эта закончилась. Дальше пути не было.
Она вздохнула и, слепо ведя перед собою одной рукой, прошла в проем, отделявший центральный зал от рабочей платформы, на которую подкатывали поезда, села в один из вагонов – просто шагнула в открытую дверь и опустилась на длинное дерматиновое сиденье затертого рыжего цвета, двери закрылись, и поезд покинул станцию «Площадь Революции».
Вот так оказалась перевернутой еще одна страница жизни семейства Егоровых.
Тем временем началось расселение дома номер двенадцать в Печатниковом переулке – кто-то из высоких моссоветовских чинов приглядел этот дом для городских нужд, планировка его годилась для любой официальной конторы, начиная с Мосмусора или Росбутылки, кончая Управлением поставки кальсон в армию, не говоря уже о каких-нибудь судейских или общепитовских организациях, и очень скоро обитатели начали получать смотровые ордера.
Дом стал пустеть, в длинных гулких коридорах начали появляться озабоченные мужички в недорогих немарких костюмах, в основном серого цвета и, тряся картонными удостоверениями, назывались техниками-смотрителями и обследовали здание.
Совершали они это со знанием дела, хотя в повадках их, в движениях, в манере говорить (а точнее, в манере молчать) было сокрыто что-то блатное. Уж кого-кого, а воров и блатных и Солоша и Елена повидали на Сретенке немало. Если быть точнее – очень много.