Все тише и тише делалось в доме… В итоге наступил день, а точнее, вечер, когда в доме светилось уже только одно окно – это было окно комнаты, в которой жила Вера с сыном Василием.
Ночью, в темноте, Вера даже боялась выглянуть в черный, наполненный мраком коридор. Иногда ей казалось, что по коридору кто-то ходит, шаркает подошвами шлепанцев, хрипло дышит, кашляет.
А один раз она даже услышала тихое полувнятное бормотанье – так обычно ведут разговор с самими собою старые, уже вконец износившиеся люди, и Вера, неожиданно ощутив, как по коже у нее ползут невидимые гусиные пупырышки, подумала о дворянке, жившей когда-то в угловой комнате, отметила, что невидимая тень человека прошлепала именно в ту комнату.
Все, с этой квартиры надо съезжать. Иначе можно свихнуться. Чего-чего, а этого Вере не хотелось.
Немного поразмышляв, она махнула рукой и сказала себе: «Все, хватит сопротивляться! Так можно досопротивляться до такой степени, что нас с Васькой просто-напросто выселят из Москвы. А это ни мне, ни тем более Ваське не нужно, – совсем ни к чему».
Квартиру Вера получила далеко от центра – в Бабушкино. Был в ту пору такой район, – а может быть, даже город или поселение, примыкавшие к Москве, – где весной пели соловьи и цвела черемуха, а посреди тротуаров, в специально сделанных в асфальте выгородках для деревьев, росли каштаны. Самые настоящие каштаны со светящимися свечами, стоявшими вертикально на ветках и распространявшими царский аромат, с густыми кронами и резными листьями; осенью здешний народ лакомился жареными плодами. Или как еще можно назвать плоды каштанов? Фруктами, овощами? Орехами? Либо как-то по-иному?
В общем, жареные каштаны – это было вкусно. Вера попробовала, ей каштаны понравились, и она пригласила всех родственников к себе. Специально на каштаны.
Говорят, что индивидуальные, личные квартиры начали здорово разъединять людей; каждый человек, каждая семья под новой крышей стремилась создать свой мирок, свою «страну» и тщательно оберегала границы, посторонних допускала в новообразования эти очень неохотно…
В результате квартирное изобилие, – особенно хрущевской поры, – стало даже разбивать семьи, и многие говорливые тетушки начали тосковать по коммунальным квартирам, где на кухне можно было обсудить все новости без исключения, между прочим – а также поцапаться с соседкой и нырнуть в свою комнату с чувством достойно выполненного долга.
А на кухнях обсуждали действительно что угодно: от фултонской речи Черчилля, призвавшего студентов тыкать в нашу страну фигами (потом оказалось, что Черчилль призывал к этому не только студентов), и аморального поведения толстяка Тито, решившего стать независимым человеком, до ужасной новости, поразившей коммуналки, – в магазинах вместо обычной соленой селедки начали продавать ржавую, никуда не годную салаку, а также новостей местного значения: в соседнем подъезде юная мамаша, родившая сына в школьном возрасте (эта вертихвостка училась всего в девятом классе), совсем перестала ухаживать за своим отпрыском – тот все время ползает по двору в обгаженных штанах и портит воздух…