– Добрый день!
– Товарищ майор, давайте сделаем так, чтобы день этот действительно был добрым, – проговорил Мосолков напористо, очень напористо произнес, как в атаке на хорошо укрепленную высоту.
Майор шагнул к двери, к Мосолкову, протянул руку:
– Савченко Юрий Николаевич.
– О! Тезка! – воскликнул Мосолков, – только по отчеству я не Николаевич, а Ионович. Чеховское отчество. И фамилия у меня, можно сказать, коровья либо лошадиная, так же, как у Чехова – Мосолков. От слова «мосол». – Он перетащил майора через невидимый порожек купе, отмеченный плоской железной рейкой. – Через порог нельзя здороваться, товарищ майор.
– Чего так?
– Плохая примета.
– Я раньше не верил в приметы, а сейчас верю. После первого ранения стал верить.
– Примета навела?
– Было дело.
– У меня тоже. Дважды был ранен и дважды заранее знал, что буду ранен. Я, знаете, чувствую себя виноватым перед вами, – Мосолков прижал к кителю руку. – Там, у раздачи кипятка…
– Полноте, полноте!
– Предлагаю вам объединить наши продуктово-питьевые возможности. Вы едете в Москву? – в ответ на утвердительный кивок, Мосолков красноречиво свел вместе ладони: сам Бог, мол, велел.
– Сейчас, только вклад свой возьму, – подумав, согласился Савченко.
– Не надо, не надо, – воспротивился Мосолков, – все есть!
Через пятнадцать минут они уже сидели в отсеке Мосолкова, разложив на маленьком откидном столике, на котором никогда не хватало места, дорожную снедь, вспоминали города и края фронтовые, искали точки пересечения, но их, похоже, все-таки не было – много раз оказывались на параллельных курсах, а пересекаться не пересекались. Мосолков выложил все, что приготовил ему в поездку ординарец: копченую курицу, буженину, твердую, почему-то попахивающую коньяком колбасу, вареные утиные яйца, достал мерзавчики – алюминиевые пятидесятиграммовые стаканчики, вложенные друг в дружку, бутылку, жирно запечатанную рыжим, явно «ненашенского» происхождения сургучом, щелкнул по ней ногтем:
– Осилим?
– Посмотрим, – уклончиво отозвался Савченко.
– Божьи слезы высочайшей крепости. Девяносто шесть градусов. Вы любите девяносто шесть?
– Очень неопределенное число, Юрий Ионович. В обе стороны смотрит.
– Какое же число вы любите? Сорок? Еще какое-то?
– Семь.
– Странно. Почему семь? А почему не три, не восемь, не четыреста?
– Семь – святое число, доказанное наукой.
– Наверняка ведь есть люди, которые смеются над этим, – Мосолков твердой рукой разлил спирт по мерзавчикам. – На фронте я так намостырился разливать, что могу делать это с закрытыми глазами. Завяжите мне глаза шарфом – стакан найду горлышком бутылки и выдам ровно столько, сколько другие наливают с открытыми глазами.