– С Богом! – сказал Мосолков и ушел вниз.
Савченко спрыгнул следом.
– Так-то оно лучше, – произнес Мосолков на улице, одернул на себе китель, поправил фуражку, становясь самим собою – удачливым фартовым офицером, победителем и командиром, которому сам черт не брат, и скорым опадающим шагом устремился по улице вниз.
Нельзя сказать, чтобы Савченко чувствовал себя так же хорошо, как и Мосолков, он был этаким нерадивым учеником, внутри все жало, мешало – идти быстро и легко не позволяли тесные щегольские сапоги, китель давил в проймах, теснил грудь, поэтому и дышал Савченко не так, как дышал Мосолков, ватные накладки в плечах, на которых так ладно сидели погоны, тоже мешали, были чужими, рождали ощущение неуклюжести, собственной неполноценности, скованности – то самое, чего никогда не было с Савченко на фронте, сердце, которое вообще не должно было ощущаться, ощущалось, хотя Савченко был молодым, до возраста Христа еще тянуть да тянуть, и легкие ощущались, и в почках что-то кололо, и в печени щемило – словом, все было не так.
Савченко мешал самому себе, зажимался, должно было явиться некое диво, чтобы спасти его – Савченко даже чувствовал приближение этого дива, его легкие поспешные шаги, но ожидание оставалось ожиданием, диво не являлось и Савченко надо было самому бороться с собою.
Он покорно шел за Мосолковым и не мог идти – ему сжимало глотку, сжимало затылок, сжимало грудь, нечем было дышать.
– Ты чего? – наконец остановился Мосолков, вопросительно сузил и без того маленькие сажево-черные глаза. Глаза у него вообще превратились в закопченные булавочные головки, обмахренные редкими прямыми ресничками.
– Дыхания не хватает, – признался Савченко, – ранение.
– Чего раньше не сказал, – Мосолков ухватил себя пальцами за нос, помял его – движение было суматошным, смятенным, – а я, дурак, бегу, бегу… Извини!
Мосолков замедлил шаг, оценивающе глянул на напарника, спросил одними глазами: «Ну что, по-прежнему легкие сипят дыряво? Не хватает дыхания?»
«По-прежнему не хватает», – также одними глазами ответил Савченко, ощущая, что сердце одуряющее громко колотится в висках, в затылке, в груди, в ключицах, – оно везде, во всем теле и совладать с ним нельзя.
– Тогда давай пойдем еще тише, – предложил Мосолков. – Куда нам спешить? На тот свет? На тот свет мы всегда успеем.
– Ты на войне убивал людей? Сам, своими руками? – спросил Савченко.
– Убивал, – скороговоркой ответил Мосолков, – я же в пехоте был, на переднем крае. Там всегда чужие глаза видишь.
– Я тоже убивал, – признался Савченко, – и каждый раз потом каялся, хотя знал – убил врага. Странное все-таки существо – человек…