Он скрипнул сапогами и показал пальцем себе за спину:
– До конца гостиницы и налево.
При этом невольно подумал, – впрочем, довольно равнодушно, – что мог бы ответить и поласковее: ведь две милые провинциалки повысили его в звании.
Легкая радость тихо толкнулась ему в сердце, придет время – и он будет полковником, все впереди. Он оглядел девушек, антрацитовые глаза его посветлели, потеряли непроницаемость, в них образовалась глубина. Приложил ладонь ко рту и зевнул; опустил взгляд – посмотреть, во что ныне обуваются провинциалки? Оказывается, не отстают от столицы: в лаковые туфельки, натянутые на яркие шелковые носочки. У одной носочки были голубенькие, нежного незабудкового цвета, у другой – белые, с землянично-алой полоской наверху.
Проводил ласкающим взглядом девушек, жалея и самого себя и Савченко – не затем они сюда пришли, с этими провинциалочками только время терять, они любят все делать по-серьезному, из них получаются хорошие жены, но плохие подруги. Спросил у Савченко:
– Юр, ну почему нам так не везет?
– Не знаю.
– Все-таки наколола нас старая дворянка из гостиничной прихожей – девушки отсюда также после революции исчезли. Но куда они переместились? Старая карга наделила сведениями своей молодости, а ее молодость приходилась на пору отмены крепостного права.
– Слушай, забыл… Повтори чертенячье число! Все цифры смотрят, как рога у стада. А?
– Триста шестьдесят четыре.
– Правильно! Столько же, сколько и дней в году. Если бы нас отпустили на неделю из Москвы, мы бы махнули на юг, в Сочи. Ты бывал в Сочах?
– Не приходилось.
– А на ЮБеКа?
– Где-где?
– На Южном берегу Крыма?
– Тоже не приходилось.
– Может, попросимся и рванем, а?
– Не отпустят.
– Ведь все равно время будет пустым, делать же нечего. Какая для них разница – тут мы будем ожидать или там?
– Все равно не отпустят! – Савченко устало вздохнул и махнул рукой: пора кончать.
Мосолков засек этот жест, тихо засмеялся:
– В конце концов, Юр, мы ничего не теряем – закатимся с тобой в ресторан, закажем отварную осетрину с хреном, тарелку красной икры и две бутылки холодного шампанского. Люблю рестораны, грешен. Музыка, душистый папиросный дым, девушки… пардон, и женщины тоже – в вечерних платьях, кадки с фикусами. Очень это удобно – фикусы и пальмы в кадках, о листья можно тушить окурки. Не в пример нашей гостинице, где фикусы не имеют на своих листьях ни одной боевой дырки, – Мосолков хотел сказать что-то еще, но споткнулся, поглядел в торец гостиницы, где пять минут назад скрылись бердичевские провинциалочки, маленькие, будто выщипанные брови его полезли удивленно вверх. Он прошептал: – Ты только, Юр, посмотри…