Стоп-стоп-стоп! Почему три вилки, а не две? Если она имела в виду близнят, когда те проснутся, то надо было четыре вилки, а не три… Нет, одна арифметика никак не сходится с другой. Но задумываться о том, что сходится, а что не сходится, было некогда. Правую руку Савченко держал наготове, левой – пальцами, разведенными в стороны, помял себе шею с двух сторон – занемела шея. Бывали случаи, когда она у него немела и становилась деревянной в бою. Видать, это была особая реакция на опасность.
Было тихо, было так тихо, что Савченко перестал слышать дыхание девочек. Савченко ждал. Сердце чуть утихомирилось, отпустило, уползло вниз, на свое место – собственно, так оно и должно быть, – воздуха, которого не хватало, стало больше.
Савченко не шевелился. Из ватной тиши что-то проступило – послышался слабый далекий голос, образовалась порина, этакое малое отверстие, затем возникла еще одна порина и вата потекла, Савченко стал слышать то, чего не слышал раньше. Снова помял пальцами шею, разгоняя кровь – жиденькой становится она в скользкие минуты, будто не кровь это, а водица из-под крана. Не годится это для военного человека.
Все-таки, что за зверь спрятался в платяном шкафу? Савченко уперся носками сапог в пол, надавил, проверяя доски на прочность, – доски скрипнули под нажимом жалобно.
«Не-ет, тут все-таки есть нечистая сила, она и не только она» – Савченко подул на кулак, словно бы остужая его – неинтеллигентный жест, употребляемый его разведчиками на тренировках, когда отрабатывали захваты. За дверью раздались быстрые шаги – возвращалась Фрося, – Савченко напрягся, не зная, проверить шкаф до ее возвращения или нет, но было уже поздно – дверь шкафа решительно распахнулась.
Еще бы миг – и Савченко нанес бы удар прямо по шкафу, хлестанул бы кулаком, добавил ногой – и явно бы справился с нечистой силой, но успел остановить себя, вздохнул тяжело, хрипло. Из шкафа выкинул свое легкое укороченное тело изувеченный лохматый мужик. Ног у него не было, вместо ног тело завершала аккуратная деревянная тележка с четырьмя шарикоподшипниками.
Мужик хмуро прострелил снизу Савченко, сощурил глаза на слабом электрическом свету.
– Ты меня, майор, не бойся, – произнес он тягуче, – я свой!
– Ты кто?
– Фроськин муж.
– Муж? – Савченко привстал на стуле.
– Сиди! – грубо сказал ему Фроськин муж. – Не вскакивай! И меня, главное, не бойся. Я не помешаю!
Савченко хотел что-то сказать, но не сумел, язык у него одеревенел во рту, стал чужим, неподъемным, пухлым, словно бы отлитым из микропорки, дышать сразу сделалось трудно.