Выигрывал тот, кто стучал первым, все остальные оказывались в проигрыше.
Она глянула сочувственно на Кирсанова и мысленно перекрестила его: дай Бог, чтобы пронесло. Кое-что о происходящем в недрах родной организации Елена слышала… А о том, чего не слышала, догадывалась.
Кирсанов понял, что творится в душе Лены, о чем она думает, он видел, как в ее глазах возникал испуг, высветлял приметно зрачки, а потом исчезал, как озабоченно сжимались губы.
– Лена, Леночка, Елена Васильевна, – тепло и нежно шептал Кирсанов, – в конце концов просто Ленка, – слова лились из него непрерывным потоком, не останавливаясь, он жалел о том, что рассказал Лене о компании однокурсников, которая может оказаться не очень качественной, скажем так, ему сейчас важно было, чтобы Лена отвлеклась, забыла о том, что он ей говорил. – Есть еще очень хорошие производные от твоего имени: Ленусик, Ленок, Ленка – гладкая коленка…
– Мать зовет меня Лелькой, – перебила его Лена, – а отец – Леленькой.
– Лелечка, Леля, Лельчик, – добавил Кирсанов, едва слышно прикоснулся пальцами к ее щеке, погладил, – Лелюшенька, Лелюшечка, Лелюшончик, Леленька – видишь, как много имен!
– В паспорте только одно имя – Елена.
– Вот насчет паспорта я и хотел поговорить с тобой, Лен…
– Предлагаешь заменить основной документ гражданина Советского Союза на пропуск в Торгсин?
– Торгсины перестали существовать четыре года назад. Я о другом… Предлагаю выйти за меня замуж.
Это было неожиданно. Елена почувствовала, что по ее лицу растекается неконтролируемая растерянная улыбка, неверяще покачала головой.
– Но у меня же Иришка растет, – тихо проговорила она.
– Ну и что? Разве Иришка будет нам помехой? Никогда не будет, – он взял Ленины руки в свои, потом, помедлив немного, опустился на одно колено, потом на другое. Вновь поцеловал руки, вначале левую, потом правую.
Поднял голову, стараясь заглянуть Лене в глаза снизу. Та вглядывалась в него с прежним растерянным видом, смаргивала что-то с ресниц часто и растроганно, словно бы не верила тому, что видела и слышала.
– Выходи за меня замуж, – снова попросил Кирсанов.
Лена нагнулась и поцеловала его в голову, в волосы.
Войной пахло все сильнее и сильнее, взболтни черного дыма буквально плавали над головой, лица сретенских обитателей иногда делались встревоженными, очень встревоженными, но они не верили в то, что будет война.
Впрочем, не только они – вся Москва в это не верила. И страна вся – огромный Советский Союз, – тоже не верила… Не будет войны, не должно ее быть!
Но дым, стелющийся над головой, продолжал чернеть, он густел, наливался жаром, был едким, рождал слезы…