– Хватит, – голос раздался из ниоткуда, и был мягок и спокоен. – Хватит, господин Курехин, иначе вы мне всех зихерхайтсполицай[40] угробите.
Барон Генрих фон Клаус оказался бравого вида мужчиной, с армейской выправкой и прямым пробором в выбеленных сединой волосах.
– Вы же майор? Оберстлейтенант вам более к лицу. У вас же, у русских, на погонах звезды? Да?
Вытирая кровь с разбитой губы – один из подонков все-таки достал Всеволода по лицу, внимательно наблюдал за вновь прибывшим, силясь понять, чего же тот добивается. Понять это было не мудрено, Генрих фон Клаус расставлял точки над «i», показывал, чьи в лесу шишки. Трех остальных, о которых упоминала Катрин, майор еще не видел, но и этот белесый, словно линь, зализанный, с породистым лицом и цепким взглядом мужчина ничего, кроме неприязни, почему-то не вызывал. Слишком уж показным было его поведение. Те же фразы. Барон каким-то образом с легкостью, почти играючи, обходил переводчик в ушах Всеволода. Часть фраз звучала для майора на русском, но некоторые, например, звания, больно резали по уху немецким, лающим.
– Что все это значит? – наконец отдышавшись, поинтересовался Всеволод. Взгляды мужчин встретились, и лицо барона исказила узкая, почти лисья ухмылка.
Сухо прозвучал выстрел, затем второй.
– Проверка, – просто и буднично, будто под ногами у него не лежала пара еще теплых, но уже стремительно остывающих тел. – Вы не беспокойтесь, герр майор, это отребье национал-патриотического толка. У меня таких хоть отбавляй. Вы не поверите, но идеи расовых чисток мне не по душе, хоть иногда я вынужден соглашаться с некоторыми доктринами ныне покойного Пауля.
– Вы знали Геббельса? – Брови Всеволода взметнулись, а неприязнь к этому лощеному типу усилилась. – Однако вы не похожи на старика.
– Я могу быть тем, кем хочу, но не стоит более здесь задерживаться. Все, что мне надо, я выяснил, – барон склонил голову набок и указал на неприметную дверь в стене. – Пройдемте, и вы получите ответы на давно терзавшие вас вопросы. Их ведь у вас немало, я так понимаю.
– Понимаете вы верно, – Курехин поморщился и с облегчением отметил, что один из его поверженных противников подает признаки жизни.
Подойдя к двери, фон Клаус провел ладонью – еще один показушный жест, – и та сама по себе распахнулась, пропуская мужчин внутрь. Узкий длинный коридор, застеленный ковровой дорожкой, глушившей шаги, вывел в странного вида помещение. Посреди него за контрольным пунктом сидели все те же двое встречающих, но на этот раз вполне здоровые и жизнерадостные, и, лениво поглядывая на мониторы, что-то отмечали в пухлых тетрадях. Мониторов было много, если не сказать чрезмерно, и каждый из них отображал картинку личной трагедии, беды или замешательства. От этого оборудования просто веяло отчаянием и разбившимися надеждами. Поймав на себе взгляд майора, немецкий офицер развел руками.