Массовое отступничество бывшей номенклатуры от прежней веры с ее партийной дисциплиной и стремительное самообращение в капиталистов и националистов привело к хаосу в государственных и экономических структурах. Вдоль менее развитой южной периферии бывшего СССР вспыхнули этнические конфликты. Даже в центральных районах в условиях краха общественного порядка бывшим представителям правящей элиты приходилось теперь опасаться за свои жизни или заключать грязные сделки с «силовыми предпринимателями» криминального толка. Далеко не все выжили в стихийном переходе к капитализму. Полученные результаты были извращением того, к чему стремился Горбачев. Он хотел вести переговоры с позиции сверхдержавы о выгодном коллективном включении в капиталистическую систему Западной Европы. Но бывшие республики СССР быстро утратили международный престиж и преимущества, связанные с наличием сильной армии, развитой науки и общественного порядка. Резкое ослабление государств — наследников СССР и распад правопорядка сделали фактически невозможной любую промышленную и инвестиционную политику.
СССР был «моноорганизационным» индустриальным обществом, где все сферы публичной активности контролировались из центра. Потеря государственной целостности, соответственно, подрывала функциональную целостность всех современных институтов. Главное, без действенных публичных институтов сделались невозможными практически любые коллективные действия на уровне выше семейных или клановых связей, эта ситуация стала самовоспроизводящейся. С индивидуальной точки зрения члена элиты, теперь наиболее разумным образом действий стало разграбление государственных активов, чтобы затем, после нескольких удачных заходов, перевести награбленное за границу. Чтобы выжить и править в новой ситуации распада, правители сами фактически ослабляли собственные государства, поскольку коррупционная зависимость чиновничества, полиции и судебной власти стала необходимым условием для обогащения и политического контроля посредством личного покровительства. Такие традиционные сферы государственных интересов, как военное строительство или подавление внутренних протестов, отпали и оказались излишними в условиях, когда мировая геополитика направляется гегемоном и лице США и глобальными финансовыми институтами. Все бывшие советские республики провозгласили себя рыночными демократиями, хотя и с разнообразными «национальными особенностями», неуклюже оправдывающими примитивный монополизм их правителей.
Приватизация нанесла сокрушительный удар и прежде смелой интеллигенции, чьи некогда престижные и надежные рабочие места и профессиональные связи пыли встроены в государственные институты. Интеллектуалы и общественные критики обнаружили, что их уровень жизни постыдно упал, что в политическом отношении их обыграли, а заодно лишили идеологического голоса, поскольку их либеральные и националистические программы были цинично перехвачены и извращены. Более того, масштабный сдвиг властных приоритетов и стратегий элит — от государственного промышленного производства и усиления вооруженных сил времен сверхдержавы к отныне частной безопасности, сырьевому экспорту и финансовым спекуляциям — привел к неожиданно приемлемой политической изоляции посткоммунистической олигархии, создав пропасть от остального населения. В недавние советские времена технические и культурные специалисты, квалифицированные и даже простые рабочие имели коллективное влияние, поскольку их знания, труд и патриотизм были необходимы сверхдержаве. Теперь же, в наступившей разрухе, они не играли роли даже в качестве избирателей и налогоплательщиков. Что могут дать забастовки на обанкротившихся останавливающихся заводах, к чему выходить на улицы с дискредитировавшими себя лозунгами национальной независимости и рыночных реформ, какой смысл участвовать в кампаниях политиков, которые все оказались предателями? Перестроечная атмосфера народного воодушевления и надежд на лучшее будущее внезапно сменилась циничной апатией, повседневной бытовой борьбой за экономическое и социальное самосохранение, страхом перед уличным криминалом и отчаянным желанием эмигрировать. Вместо западноевропейской земли обетованной постсоветские государства оказались в куда более жестких реалиях, скорее напоминающих ближневосточные.