На вахту Никита уезжал уже с радостью, двадцать дней работал по-стахановски, возвращался с грустью и тоской. А тут опять его ждали очередные свидания, а свидания проходили почти всегда в театре. В остальное время Катя пыталась устроиться на работу.
Не в правилах Никиты было выдумывать причины, чтобы пропустить очередную клоунаду. Он не собирался «болеть» и заниматься «более важными делами».
— Больше я в театр ходить не буду, — сказал он с твердостью застывшего цемента, а в цементе он понимал больше, чем в спектаклях.
— Это почему еще? — не удивилась, а возмутилась Катя, — Скажешь тоже…
— Я его не люблю, я некультурное быдло, и меня тошнит от всего этого сброда.
Дав Кате ровно столько времени, чтобы понять смысл его слов, но не успеть ответить, он продолжил:
— Именно — сброда. Показывать один и тот же спектакль десятки раз в разных городах и при этом зашибать деньгу, это надо иметь колоссальное терпение.
— Но…
— Но невозможно играть в сотый раз так же искренно, как в первый. Это уже рутина. А пока они все доедут до нашего города, их запал проходит. Все их монологи мертвы, а герои двумерны. Им хочется поскорее все закончить, а некоторые к занавесу уже еле на ногах стоят.
— Ты стопроцентно не прав.
— Да я с плитку кладу с большей душой, чем они играют.
Катя обиженно молчала. У нее уже был опыт в полемике насчет театра. И опыт показал, что результат возможен только при двустороннем компромиссе, а сегодня уступать никто не собирался. Но ее останавливало другое. Если перепалка приведет к ссоре и разрыву, она может опять потерять своего мужчину, а вот этого ей хотелось меньше всего.
Никита встал с лавочки.
— И нам надо расстаться, — неожиданно сказал он.
Кате словно врезали пощёчину в тот момент, когда она задувала свечи на именинном торте.
— Я охотник и мне нужна женщина, которую надо завоевывать каждый день, снова и снова. Мне не интересно, когда ты кидаешься мне на шею. Я должен наговорить тебе кучу комплиментов, чтобы ты только позволила только чмокнуть в щечку. Сплошной монолит, понимаешь?
— Я легко стану монолитом, — прошептала Катя и встала на ватные ноги.
— Это уже будет просто притворством, — покачал головой Никита, — ты не сможешь измениться так же, как и я. Иначе это будет более худшей игрой, чем то, что вытворяют твои лицедеи. Дай телефон.
Катя с готовностью протянула ему сотовый, в надежде благополучного решения сложившейся ситуации. Но Никита удалил свой номер, стер все сообщения и уничтожил историю вызовов. Катя чувствовала себя униженной и беззащитной. За нее уже все решили, не дав шанса хоть как-то спасти ситуацию.