Элеонора продолжила читать. За ее спиной по воздуху проплыла старая парта. Застыв посреди комнаты, парта стала на пол и заскрипела ржавыми уголками. К парте двинулся тяжелый, почерневший от копоти стул. Стул добрался до парты и бесшумно стал рядом.
«Нет, они не боятся меня, — думала Элеонора, чувствуя, как за спиной что-то двигается. — Они заберут меня с собой».
Окно открылось. Сквозь пелену дождя начал просачиваться сигаретный дым. Он выходил из класса наружу и растворялся, сливаясь с крупными каплями дождя.
— Ты здесь, — проговорила Элеонора.
Цифры и буквы метались перед ее глазами. Она едва различала их. Ее голос становился слабее.
Она закрыла глаза и опустилась в ранний знакомый мир. Элеонора вспомнила, как ее учительница курила возле окна. Она редко курила на глазах детей. Но иногда, приходя за долго до начала уроков, Элеонора видела ее с сигаретой и пепельницей. Маленькая девочка знала, что это не правильно. Но учительница была намного старше ее. Кто смел ей препятствовать?
— Когда ты достигнешь моего возраста, ты поймешь, что значат сигареты в твоей жизни, — однажды сказала она. — Мне много лет и я не вижу, зачем жить дольше. Я просто хочу остаться здесь навсегда.
У нее был большой плоский шрам, который начинался у основания шеи и уходил под правую грудь. И иногда Элеоноре чудилось, как сигаретный дым просачивался сквозь несросшиеся швы. Конечно, детские фантазии никак не содействовали реальности, но она верила, что когда-то, когда вместо шрама на теле была огромная дыра, дым выходил из нее, как из печной трубы.
«Их было пятеро, — подумала она. — Но учительница оставалась вместе с девчонками. Почему же ее тело так и не нашли? Неужели оно сгорело дотла, не оставив ни единого уголька? Не верю».
Но она была здесь. Стояла лицом к окну, а дым от тающей сигареты поднимался вверх и тонул в воздухе.
— Теперь ты такая же, как я, — прошептала учительница чуть слышно и обернулась. — Такая же старая и никому не нужная. Теперь к тебе обращаются на Вы, и никто не считает за человека. Ты, умалишенная маразматичка, еще не потерявшая дар речи, но полностью утратившая способность быть наравне с людьми.
Она затушила сигарету и взяла другую. Элеонора смолкла. Кусочек текста так и остался недочитанным.
— Я смотрела на вас с высока и вспоминала себя. Молодость это время, когда с тобой считаются, но старость… — сморщив губы, она легонько качнула головой. — Иногда мне кажется, что тот грех, что мы непрерывно совершаем молодыми, мы платим своей старостью. Старость — наш грех. Самый большой и тяжелый. Самый скверный, потому что именно чувство одиночества заставляет нас идти к НЕМУ.