Я чертила на листе бумаги квадраты и смотрела на моего бывшего сожителя с горькой усмешкой. Да. На заседание Большого Совета ты поедешь, как миленький. И скажешь все, что задумал. А я отвечу тебе. И выиграю. Вижу, что ты следишь за траекторией моего карандаша и не прислушиваешься. Как и я. Лоис, Силано, мой отец предложили тебе уйти по собственному желанию. Но ты облегченно вздохнул и показал кулак. Я подняла глаза, отложила мой карандаш и строгим взглядом просила чиновников давить на виновного сильнее. Я хочу, чтобы твое имя произнесли вслух. Нет, ты не намерен уходить в отставку. «Глыба Льюис Пен» прирастет ко дну, как только Большой Совет отменит утвержденные тобой законы. А я добьюсь этого.
— Фрэнсис Бойл, говорю вам. Его рук дело.
— Он манипулирует наследником.
— Наследник Эдвин остановил митинги и вызвал недовольство профессора. Так кто из них главный?
Я вновь подняла глаза. Имя Эдвина вызвало у меня интерес.
— Повторите, что вы сказали, — попросила я Лоиса.
Морщинистая ладонь отца, усыпанная старческими пятнами, накрыла мою дрожащую руку. Лицо мое выглядит уставшим, осунувшимся и неестественно грустным. Тоска и печаль изъедает изнутри. Сомкнутые в улыбку бледные губы, розоватый румянец на щеках, дневной макияж — не могут скрыть от него душевных переживаний. Отец начал гадать, кто же довел меня до такого с состояния — музыкант, дети, кто-то еще?
Он сказал:
— Твой сын спелся с Премьером. Или мистер Бойл внушил ему — мать и мистер Кеннет Пен зло. Клаус разбирается.
Я вздрогнула. Кеннет Пен вытянулся. Дело принимало неожиданный поворот.
— Планируются новые акции. Градоначальники предупреждены. Органы правопорядка работают в усиленном режиме. У профессора немало средств. Пока деньги не иссякнут, бунтовщики не остановятся.
— Заседание Большого Совета проводим?
— Да. Назначим главной Элизабетту.
— Что будет с моим сыном? Ну же, отвечайте!
— Мальчишка сам подписал себе приговор.
— Я поговорю с Эдвином!
— Лучше сразу с Фрэнсисом Бойлом. Предупреждали же, влияние профессора слишком велико.
Заскрипели кресла, заерзали колеса. Магнаты, согласно очереди, покидали кабинет. Отец вытянул руку, словно засекал время на часах. Самолет отправлялся в полночь, и он планировал задержаться на обед, повидать внуков. Я не спешила с приглашением, но другого выхода не оставалось — он желал быть частью моей семьи и моя вина, что я постоянно отталкиваю его.
Отец ушел, но в кабинет влетел Эдвин. Сын мой развалился на диване вблизи двери и вытянул ноги. Я повернулась к нему. Эдвин был зол, его волосы, обычно аккуратно зачесанные, ежиком торчали в разные стороны.