Я улеглась лицом туда, откуда начала. Пах его теперь был расслабленный, нежный. Я поцеловала его и погладила, пугаясь обожания, захлестывающего меня от одного созерцания этого места. Йоргос немного включился в реальность и что-то полупростонал-полупромычал. Но шевелиться особо не мог. Нечеловеческое существо внутри меня втянуло свой хвост в самый темный угол сознания. И чтобы меня сейчас же не разорвало от нежности, я закрыла глаза, улыбаясь и вдыхая запах от его влажных теперь не от душа волос.
Кофе, конечно, давно убежал.
Весь день мы провели здесь, в доме. Думали съездить в бухту искупаться, но не сложилось. До позднего вечера разговаривали и занимались любовью. Когда поленьев в ведре почти не осталось, Йоргос сказал:
— Ну все, поехали утром домой. К электричеству и горячей воде.
Душ нам приходилось принимать под прохладными струями.
Я засмеялась:
— Видишь, какой ты. То тебе твердый пол подавай, теперь электричество и горячую воду. А как же твой тезка и земляк — Георгис Скордилис и София Да Молин? Они тут три дня прожили, имея из всех перечисленных тобой благ разве что твердый пол. Интересно, где их домик стоял…
— Ну да, видимо, старею. А ты, кстати, еще не видела дома комнату с тремя окнами, они все в сад выходят. Пойдет тебе такая мастерская?
— Пойдет, — улыбнулась я.
К этому времени мы решили, что дом мамы Йоргоса теперь наш общий.
— Только сперва заглянем в отель? Мне нужно забрать вещи. Это же подумать только — весь месяц я с одним рюкзаком! Честно говоря, со мной такое впервые.
Что за один октябрь со мной случилось больше, чем за всю жизнь, я говорить не стала, решив, что это можно расценить как свидетельство скудности событий в моем прошлом. Хотя во многом это было правдой.
— Конечно, заберем. Может, тебе еще что-то надо? Ну, возможно, не прямо сейчас, но в ближайшем будущем?
— Гончарный круг, — подумав, сказала я. — Очень хочу делать керамическую посуду и вазы. Только нужна печь…
— Печь не проблема, я тебе ее сам сделаю в саду.
Села к нему на колени, и он обвил руками мою талию. Мне нравилось это ощущение естественности, когда он обнимал меня — руки ложились так спокойно и уверенно, точно мое тело было вылеплено специально под них. Весь мир умещался в пределах этого кольца и сейчас же становился правильным, таким, каким должен быть.
Я сказала:
— Только знаешь… станок — стучит. А краски — пахнут.
— Да ты что? Сильно?
— Ну, иногда довольно ощутимо.
— Что ж делать-то?!
— Йорго, не смейся! И не говори потом, что я тебя не предупреждала.
Отсмеявшись, он сказал:
— Стучи на здоровье. Давай еще завтра, пока ты будешь собирать вещи в отеле, я заберу рукопись из тайника. Хочу отдать ее митрополиту и поставить точку в этой истории.