Посиделки закончились далеко за полночь. На пляже крестный Константиноса, толстый адвокат из Ираклиона, вместе с отцом именинника и другими мужчинами затеяли стрелять в воздух из ружей. Пространство гремело, собаки лаяли, парочки целовались.
Когда пальба закончилась, я помогла женщинам собрать со столов посуду.
— Эвхаристо29, — поблагодарила Афина, завидев меня с подносом, заваленным грязными тарелками и огрызками хлеба.
— Объедки кидай в тот мешок, — показала она в угол кухни.
— Это собакам?
— Что-то псу, что-то рыбам. У нас тут полно рыбаков. Эй, Анна, ну-ка иди сюда! — закричала она.
— Что стоишь, как коза? — И добавила вполголоса, глядя на парня на скутере рядом с дочерью: — Как влюбленная коза.
Ночью нагнало дождь. Как выяснилось утром, в горах лило всю неделю. Потому мы решили обождать с исследованием ущелий, учитывая, что прогноз обещал скорое установление привычной для этих мест погоды — сухой и жаркой.
Георгис повез отца Захария в какую-то отдаленную церквушку в горах, где тот желал прибраться и отслужить службу. Маша с Иваном, завернувшись в куртки и прихватив кувшин вина, устроились на веранде таверны. Сейчас здесь было тихо. Сидела какая-то парочка в углу, да на другом конце террасы — давешние голландцы, мучимые похмельем. Не великана, не его друзей-кумов уже не было, утром они уехали в Ираклион. От брызг и ветра таверну закрыли по периметру полиэтиленовыми рольставнями. Иван подвинул пустой стул к себе поближе и, глядя на меня, с улыбкой похлопал по нему.
Отказавшись от их с Машей компании, я надела куртку, кроссовки, засунула в рюкзак альбом с карандашами и, зайдя на кухню, попросила у Афины хлеба и воды.
— Куда это ты собралась?
— Хочу прогуляться вдоль моря до Лутры30.
— Погоду ты выбрала!
Она дала мне вчерашнего хлеба, гравьеру и налила в бутылку воды. От денег отказалась взмахом руки.
По небу ветер гонял облака, но дождь прекратился.
Прежде чем ступить на тропу, я поглядела на две колонны, оставшиеся от древнеримского храма Асклепия, и византийскую приземистую церквушку. Я никак не могла привыкнуть к греческому будничному соединению древности и повседневности: вот беленая стена жилого дома и бак с водой над ней, а вот, почти вплотную, каменные прямоугольники бывших комнат античного здания. Все вместе — и дом, и археологические раскопки — окружало небрежно организованное пространство, свойственное критским деревням: какие-то шланги, строительный мусор…
Такое же естественное сращивание античности и современности я наблюдала разве что в Риме.
Синего в вышине становилось все больше. По тропке над морем я миновала скалу-элефант, похожую на слоненка, опустившего хобот в воду. И уселась на диком берегу. Ветер был свеж и упруг. От скал до края неба лежало Ливийское море. То особенное море, которое не спутаешь ни с одним другим на свете. С цветом воды, заставляющим видевших его только на снимках, подозревать фотографа в чрезмерном увлечении фотошопом. У берега, где подводные камни, оно зеленое, с языками бирюзового, и дальше — яростно синее, бьющее в сердце горизонта.