Дядька на заднем сиденье понурился.
Пока мы скользили вниз по серпантину, он жаловался на жизнь:
— Ты говоришь — мать! А что они понимают, матери?!
Вспомнилось, как однажды отец, возвращающийся поздно после заседания кафедры, плавно перетекшее в отмечание 23 февраля, заснул в метро, вышел на конечной, был ограблен и избит. Ночь провел сначала в милиции, потом в скорой и пришел только под утро. Мы с мамой обзванивали полицейские отделения и больницы. К утру мама состарилась. Лицо стало морщинистое. С мешками под глазами и серой кожей.
Длинная непечатная фраза на русском заставила обоих мужчин уставиться на меня. Одного — в зеркало, другого — в глаза, когда я обернулась к нему. Перейдя на греческий, спросила:
— Ты никогда не ждал, да? И у тебя потом никогда не лезли волосы? Ты просто счастливый идиот. Идиот, потому что не понимаешь. Счастливый, потому что у тебя такая мать!
Дядька, кажется, не решался возражать. Георгис смотрел на меня в зеркало.
— На дорогу смотрите, — важно кивнула я.
Он беззвучно засмеялся. Не желая портить воспитательный момент для пассажира на заднем сиденье, я уставилась в окно, но губы, конечно, предательски разъезжались.
Приехав в Хору, мы сдали бузотера на руки Катерине, готовившей столы на набережной. До начала праздника оставался час.
Припарковавшись возле дома, Георгис спросил:
— Так что вы ему там сказали?
— Вам не понравится…
— Повторите!
Я повторила.
— Звучит, — кивнул Георгис.
— Вы ж не поняли ни черта! — сказала я уже по-гречески.
Он снова засмеялся, глядя на меня.
Улыбаясь, спросила:
— Сможете раздобыть мне фен?
Он кивнул.
Когда я вышла из душа, фен лежал у двери в комнату.
Что ж, подобьем активы. У меня нет подарка для Лукаса. Но у меня есть синее платье. Оно относилось к разряду идеальных макси — по щиколотку, то есть длинное, но не волочащееся по земле. И похоже на греческую тунику: разлетающееся от ветра, спадающее потом по бедрам. На талии перехватывалось витым поясом.
И были босоножки.
С помощью фена и расчески получилось волнистое облако волос. Ни браслета, ни других украшений у меня не было. В косметичке только зеркало и тушь для ресниц. Пусть. Ярко-синее платье плюс загар. Белые волосы, темные ресницы — достаточно.
Я вышла на лестницу. В открытую дверь было видно Георгиса. Поджидая меня, он сидел на краю стола в беседке.
Так. Белая рубашка с закатанными рукавами. Верхние пуговицы расстегнуты. Голову перехватывает знакомое сарики.
Мне надо подышать.
«Вера, — строго сказала я себе, — ты здесь, чтобы помочь Ивану. Все остальное — пустое».
И спустилась.