Сладко-сладко пахнет земля! Наверное, критским душистым табаком.
Георгис повернул голову, и я привычно опустила глаза. Да что же это такое!
— Добрый вечер, — поздоровалась с его коленкой.
В ответ было молчание. Он смотрел на меня.
«Прекрати! — приказала я себе. — Ты — человек, выставлявшийся в дружеском коллективе Союза художников Москвы и год проживший в двушке со свекровью, заведующей детсадом. Чего тебе на этом свете бояться?»
Сжав вытянутые вдоль тела руки в кулаки, сказала:
— Отлично выглядите. Не забыли подарок?
Безрезультатно.
Присела на край стола рядом с ним. Оглядев небо, мы одновременно повернули головы. Никогда так близко ему в глаза я не смотрела. Его рубашка пахла свежестью. И был еще один запах — трудноуловимый, его тела. Из расстегнутого ворота. Нельзя на этом концентрироваться, нельзя!
— Мария говорит… Говорит, это смилакс. Пахнет. Лиана такая. А я думаю, табак. Душистый. Мария — это мой друг. А не та, которую вы бы оставили вместо меня.
Облизнув пересохшие губы, я опустила голову. Тишина стояла жуткая. Хоть бы одна цикада заголосила!
Взяв лежащий на столе сверток, Георгис показал его мне. Нож для Лукаса, обернутый в бумагу.
— Хорошо, — кивнула я. И сама не поняла, что «хорошо»: обертка или что подарок не забыт.
Георгис встал. Подождал, когда поднимусь я, и, не глядя друг на друга, мы пошли по улице вниз. Там светились фонари и слышался смех.
На набережной я оглохла, ослепла. И растерялась.
К нам шагнул гигантский именинник, протягивая два бокала вина:
— Вчера я говорил — статуэтка. Сегодня я говорю — богиня!
Место Лукаса было во главе длинного стола, что стоял вдоль парапета. По правую руку сидела Катерина, по левую — Георгис.
Рядом с ним — я. За столом было шумно и весело. Давешний задира из Агиоса Иоанниса в окружении двух дев, кажется, забыл обо всем.
Когда Лукас заговорил со мной о Москве, Георгис отпил вина, опустил взгляд на мои губы и медленно поднял его к глазам.
В горле пересохло, но я машинально продолжила рассказ про превратности получения шенгенской визы подданными Российской Федерации. Хорошо, что текст я знала почти наизусть — привыкла писать то же самое на форуме.
Ни за что на свете я на тебя не взгляну. «Слишком нежная». Надо же. Хоть обсмотрись теперь, окаянный. В жизни не посмотрю!
И, резко повернув голову, уставилась в самую сердцевину темнеющих глаз.
Господи, когда это случилось? Всего несколько дней назад все было по-другому. Или нет? Как там сказано в письме: «Любить — это значит не помнить, как дышал иначе».
Все закричали и подняли стаканы. Георгис протянул бокал ко мне, словно не видя устремленных к нему со всех сторон стопок, в том числе братской.