Железный доктор (Эльснер) - страница 89

Склонившись к плечу Тамары, он что-то ей нашептывал, но она, казалось, его не видела и не слышала. Она стояла недвижимо с широко раскрытыми, с ужасом устремленными на свою мертвую падчерицу глазами и с лицом бледным, как у самой утопленницы.

Был момент, когда наши глаза встретились. Она содрогнулась и голова ее склонилась к плечу незнакомца. Мне казалось, что она была охвачена не только ужасом, но также и желанием пококетничать и вызвать ревность во мне. Если так, то она достигла цели: беспокойство при мысли потерять ее охватило меня внезапно и змея ревности жалила мое сердце. Мертвая бедняжка, Нина, для меня как бы вторично умерла.

— Ах, она мертва, мертва! Не качайте ее больше, она мертва… Бедная моя малютка, я и тебя похороню. Никого у меня больше нет — никого, никого, никого!

Старик рыдал, покачиваясь на своем камне, с видом такого отчаяния, что многие перевели свои сочувственные взоры от мертвой дочери на живого отца.

— В самом деле, не довольно ли ее откачивать?

— Да, да, ведь ни малейшей надежды нет… Согласитесь, господа, надо оставить.

— Ах, не ломайте ей руки… Положите мою голубку, пусть она спит… Не мучайте… Мне кажется, что она уснула… Сердце мое порвалось… Умру и я… положите нас обоих под один камень… Мы будем спать, спать… А жена моя и доктор пусть живут…

При последнем восклицании старика Тамара вздрогнула и, в порыве мгновенно охватившего ее гнева, порывисто сделала несколько шагов к старику и остановилась, сверкая глазами.

Он поднялся с камня на дрожащих ногах:

— Ты, ты… да… прелюбодейка!..

По лицу его текли слезы, но глаза вспыльчиво смотрели на жену: ревность вспыхнула в нем несвоевременно, именно, когда его сердце изнывало в отчаянии. Тамара находилась в самом критическом положении. Во чтобы то ни стало, надо было ее выручить.

В этот момент люди, откачивавшие тело, остановились в нерешительности, видимо, раздумывая — не прекратить ли им свои попытки.

Я рванулся вперед и стал близ толпы между князем и его женой.

— Господа, простите меня, я не могу удержаться от чувства натурального негодования. Вот поистине прискорбный факт людского невежества и, так как он повлек за собой смерть этого несчастного чистого создания, то позвольте мне, отстранив от себя всякую излишнюю деликатность, заклеймить этого почтенного родителя несчастной девушки словами: невежда и глупец.

От неожиданности старик содрогнулся и, раскрыв рот, стал смотреть на меня.

— Вы все, господа, поддерживали этого старца и способствовали устранению меня, медика, от моей обязанности… Была коротенькая борьба между светом науки и тьмой невежества. Последняя победила. Что ж, торжествуйте: горькие плоды неуважения к знанию пред вами: это холодное мертвое тело…