Она, похоже, ожидала от меня насмешек над ее сентиментальностью, а не понимания.
- Для каждого человека важны не только воспоминания, но материальное подтверждение и воплощение их, - разъясняю свое отношение к сказанному Маринкой.
- Не хочу взрослеть и стареть, - заявляет вдруг она.
- Многие взрослые признаются, особенно старым друзьям, что в душе остались такими же детьми, какими были когда-то, только обстоятельства и годы заставляют вести себя по-взрослому, - сообщаю.
- А я хочу молодой не только в душе, а внешне тоже, - наиграно капризничает.
- Ты всегда будешь привлекательна, - обещаю и легко щипаю за попку.
Потом провожу рукой по бедрам, проверяя - может, и трусиков на ней нет? Утихнувшее было возбуждение вновь возвращается. Маринка, замечая мое состояние, довольная смеется. Притягиваю ее голову и целую, такую близкую и желанную.
Неожиданно вспоминаю о предстоящем расставании, и настроение резко портится. В душе поднимается протест против превратностей судьбы, своих и чужих планов. Почему не смог жить, как все? Наслаждался бы сейчас жизнью, доступной, красивой и желанной девчонкой! Нет, полез сам спасать страну и мир. Теперь надо сообщать Маринке о предстоящем расставании. Как она, такая сейчас счастливая, отнесется к моему сообщению? «А как же Гулька? Романов? Миссия?» - появляется откуда-то из глубин сознания холодная отрезвляющая мысль.
Маринка, как чувствуя мое состояние, отстраняется и с тревогой вглядывается в меня.
- Что произошло? Случилось что-то? - спрашивает с беспокойством.
- Случилось, - хриплю и стараюсь откашляться. Должен тебе сообщить … - не решаюсь признаться и выдаю: - Я купил тебе сережки. Не хочешь померить?
Вытягиваю ногу и достаю из узкого кармана джинсов коробочку. Маринка, замерев от предвкушения, аккуратно берет ее в руки и медленно открывает.
- Ух ты! Какие красивые! - по-детски восхищается почти шепотом. - Они золотые? - поворачивается ко мне и недоверчиво смотрит в глаза.
Любуюсь непосредственной девчонкой, а у самого кошки на душе скребут.
- Подожди! Я сейчас! - сообщает, слетая с моих колен, и подскакивает к зеркалу. Срывает косынку и, прикладывая сережки к ушам вертится, рассматривая себя с разных ракурсов.
- Как тебе? - спрашивает, разворачиваясь ко мне с приложенными к ушам украшениями.
При этом широко распахнутые в восторге глаза требуют такого же от меня. Попробовал бы сказать обратное! Поднимаю два оттопыренных больших пальца. Довольная кивает и вновь отворачивается к зеркалу.
- Теперь уши надо прокалывать, - жалуется. - Ничего, проколю, до первого сентября заживут. И пусть мне кто нибудь запретить их носить в школу, - размышляет вслух с решительностью в голосе.