— Я ни капли не притворялась. Он ведь собирал старые, никому не нужные и посредственные книжонки. И сам Энрике был таким же — посредственностью: он так и не научился читать между строк, отделять золото от пустой породы… Из числа тех идиотов, что всю жизнь мотаются по миру и собирают фотографии всяких достопримечательностей, даже не пытаясь что-то о них разузнать.
— А вы, разумеется, не из таких.
— Конечно! Знаете, какие две книги были самыми первыми в моей жизни? «Маленькие женщины»[140] и «Три мушкетера». Обе потрясли меня, но каждая по-своему.
— Ах, как трогательно…
— Перестаньте! Вы задали мне несколько вопросов, и я пытаюсь на них ответить… Бывают наивные читатели — такие, как бедный Энрике. И читатели, которые хотят копнуть поглубже и восстают против стереотипов: д’Артаньян — храбрый, Атос — рыцарь, Портос — добродушный, Арамис — верный… Господи, не смешите меня! — Тут на самом деле раздался ее театральный и зловещий, как у миледи, хохот. — Если бы вы только знали… Из всего этого я сохранила в душе один образ — он всегда безмерно восхищал меня… Белокурая дама, в любой ситуации верная себе самой и тому, кому она взялась служить. Она боролась в одиночку, надеялась только на себя, и вот ее-то подло убили четыре картонных храбреца… А загадочный сын, сирота, выходящий на сцену двадцать лет спустя! — Она склонила голову, не в силах справиться с чувствами, и во взгляде ее вспыхнула такая ненависть, что Корсо чуть не попятился. — Я так отчетливо помню ту гравюру, как будто она и теперь лежит передо мной: река, ночь, четыре негодяя стоят на коленях, но милосердие чуждо их сердцам… А с другой стороны — палач; он поднял обе руки и занес широкий меч над обнаженной шеей женщины…
Вспышка молнии внезапно осветила искаженное лицо Лианы Тайллефер, нежно-белую шею, зрачки, впитавшие в себя трагическую сцену, которую она вспоминала теперь так, словно видела когда-то на самом деле. Потом громыхнул гром, и снова задрожали стекла.
— Негодяи, — повторила она отрешенно, тихо, и Корсо не мог понять, говорила она о нем и его спутниках или о д’Артаньяне с друзьями.
Сидевшая на подоконнике девушка порылась в рюкзаке и достала «Трех мушкетеров». Затем очень спокойно и неспешно стала перелистывать, что-то отыскивая. Она по-прежнему вела себя как сторонняя наблюдательница. Найдя нужное место, молча кинула открытую книгу на постель. То была описанная Лианой Тайллефер гравюра.
— «Victa iacet virtus», — пробормотал Корсо, вздрогнув: иллюстрация поразительно напоминала восьмую гравюру из «Девяти врат».