Марина сначала почувствовала, а потом, когда опустила вниз глаза, увидела нож, который Пашка приставил ей к боку. Капелька липкого пота медленно сползла по ее спине до трусов.
Пашка заглянул ей в глаза и, видимо, довольный произведенным впечатлением, спрятал нож.
— Смотри сюда, — сказал он, достав из кармана две фотографии.
На фотографиях была голая девушка, вид сзади. Не совсем голая, но даже хуже, чем голая. Девушка наклонилась, подол ее короткого платья задрался, узкие трусы некрасиво съежились между половинками. На одной фотографии было видно лицо девушки, на другой ее голова уткнулась в мужские брюки, удовлетворяя, как могло показаться со стороны, мужскую прихоть.
— Ты не понимаешь еще, как должна быть благодарна, — противно зашептал Пашка ей в ухо, — что я держу слово, и никому эти фотографии не показываю. Так что ты со мной дружи. И не дай тебе бог обмануть Руслана.
Неправильно все складывалось. Абсолютное, инфернальное зло, о котором она рассказывала детям, надеясь защитить и защититься от него, точно насмехалось над ее усилиями. Марине надо было говорить, кричать, что это неправильно и несправедливо по отношению к ней, но она вся отяжелела и ничего не могла — ни говорить, ни вскочить на ноги, ни ударить, ни убежать. Всех ее сил осталось на короткую мысль: «За что?» — и на странное чувство бренности жизни, которая может кончиться вдруг, в один миг, от удара ножа в бок или живот. И даже пусть лучше кончится и побыстрее, чем продолжать мучиться от всяких гадов и их гадостей!
— Марина, дети ждут, почему сидишь? — в ушах стоял гул, как будто девушка нырнула и спряталась под водой. Она еле разобрала голос Башира. Разобрав, приободрилась, разогнала гул в ушах, и хотя сил пока было недостаточно, чтобы встать, слышала и видела она опять хорошо.
Башир подошел к ней, скрипя ремнями, и встал сбоку, контролируя и ее столик, и дальний столик с Пашкиными приятелями.
Один из них поднялся и тоже подошел, резко остановившись метрах в двух, точно наткнувшись на предупреждающий взгляд чеченца.
— Извини, дорогой, мы не хотели ничего плохого, — сказал он примиряющим тоном, показав Баширу свои ладони.
Это был широкоскулый казах с цепким взглядом узких глаз, старше Пашки, для казаха довольно рослый и статный, если не обращать внимания на его кривые ноги.
— Один наш товарищ попросил опекать эту девушку, а она уехала, не сказала, куда. Мы узнали, проверили. Все хорошо, слава аллаху, все здоровы, все довольны.
Башир внимательно всмотрелся в казаха:
— Разве у Марины есть опекун? — спросил чеченец.