Мишка, судя по всему, крупно проигрался.
Чем дышат студенты-москвичи, Игнат не знал, зато живущие в общежитие иногородние однокурсники были все на виду и все ему знакомы, начиная с поездки в колхоз на картошку, организованной через пару дней после начала занятий на первом курсе. Картежников из них получилось человек десять, и все они нарисовались в этой поездке. После колхоза они стали играть на деньги. Скоро определилась тройка самых заядлых и удачливых — все питомцы интерната — и чужой четвертый, тянущийся за ними изо всех сил, выбранный компанией для подтруниваний и согласившийся со своей ролью.
Тройка лучших проиграла весь первый курс, не учась, но на втором накопленных в интернате знаний им перестало хватать, и, все, кроме Мишки, постепенно ушли от ночных приключений, — тот один продолжал днем спать, а ночью играть. Играл, пока не отчислили из университета; продолжал играть, когда отчислили; и играл бы дальше, если б не отец, забравший его как нашкодившего щенка.
А начиналось картежное братство в большом пустом помещении в бревенчатом деревенском клубе, куда понаставили рядами штук пятьдесят железных кроватей с отвисшими панцирными сетками и поселили новоиспеченных студентов мехмата. Находиться и спать в образовавшейся казарме было непривычно. Перезнакомились зато быстро.
Прянишников уже не помнил, как и где они там мылись, как и где их кормили. Запомнил, что условия были спартанские, кормежка неважная, и что половина из и так немногочисленных москвичей, не успевших заранее раздобыть себе освобождения, через неделю тихой сапой пропала из этого клуба. Еще помнил, что погода была неважная, работа монотонная, пойти вечерами было некуда, и не очень-то отпускали, так что в свободное время все болтались по своим кроватям от безделья — отсюда и карты, и разные глупости, вроде той, что долговязый белорус Генка устроил с привязавшейся к ним дворняжкой.
Пес был добрый, с длинной шерстью, ластился ко всем и преданно заглядывал в глаза, чтобы его не прогнали. Шкодливый Генка любил забирать собаку к себе на кровать, гладил ее, тискал, а однажды решил доставить ей публичное удовольствие. Игнат не сразу обратил внимание на очередную вспышку веселья и пацанов, подтягивающихся на представление в тот угол, где расположилось белорусское землячество. Когда он подошел, Генка придерживал на своей кровати смирно стоявшего на вытянутых лапах пса и вовсю трудился под ним рукой. Его лицо, и так всегда отражавшее природное здоровье, теперь наилучшим образом отвечало определению «кровь с молоком», язык от усердия иногда высовывался, и в эти мгновения он сам походил на капающую слюной собаку.