На лезвиях перочинных ножей довольно часто ставились клейма. Пока они не все расшифрованы. И лишь на одном ноже, на тыльной стороне его костяного основания, мастер выгравировал: «село Ворсма Плугинъ». Надпись помещена на развевающейся ленте, ей свойственна та же пластика, которой наделена сама резная фигурка. Кто такой Плугин — трудно сказать. В числе упоминаемых в литературе ворсминских мастеров называются Баранов, Братанов, Девятов, Корытцев, Еропкин, Завьяловы. И все же подпись на ноже раскрыла имя одного из нижегородских резчиков но кости. Это ключ к определению интересной группы произведений декоративно-прикладного искусства Нижегородской губернии.
Подписной нож из собрания Исторического музея имеет двойника — точно такой же нож с фигуркой лежащего льва из собрания Эрмитажа. Стало быть, учитывая их идентичность, учитывая стилистическую и конструктивную близость резных фигурок, типичность избранных для резьбы художественных образов, характерных для раннего русского классицизма с его приверженностью к антикизирующим мотивам, героической тематике и жанру, можно датировать оригинальные перочинные ножи работы ворсминских мастеров концом XVIII — началом XIX века. Тогда еще не были забыты традиции устава «слесарной фабрики» XVIII века, еще были свежи воспоминания о заказах, возможно, и о подсобных графических материалах, которые попадали в руки павловских и ворсминских крестьян — незаурядных мастеров народного искусства. Все это обусловило общий художественный стиль работ, соответствующий определенной эпохе.
Фигурная резьба черенков к перочинным ножам оригинальна по форме и обладает несомненной художественной ценностью. Простота и конструктивность формы оживлены непосредственностью и живостью творчески одаренного художника. Все эти фигурки — образцы мелкой пластики народного творчества нижегородского края с вполне сложившимися традициями, которые обогатили искусство мастеров металлического дела.
В настоящее время предпринимаются попытки восстановления забытых традиций в старинном центре кузнечно-слесарного производства и выпуска ножей с резными черенками на высоком художественном уровне.
Еще в начале XX века один из исследователей декоративно-прикладного искусства А. Фелькерзам обратил внимание на необходимость изучения косторезного искусства по основным центрам древнего и нового времени — Киеву, Новгороду, Москве, Архангельску, Петербургу[41]. В наши дни накоплены значительные археологические и фактологические материалы. Специальных же исследований, посвященных истории резьбы по кости, немного. В основном, они касаются искусства северно-русских косторезов. Между тем Петербург, начавший свое летоисчисление с 1703 года, активно строился, развивался, привлекая к себе ученых и архитекторов, мастеровых и ремесленников самых различных специальностей. На работу прибывали из всех губерний России, особенно из тех мест, которые не отличались плодородными землями. Там издавна сложилось «отходничество» — бригады мастеров уходили на заработки. В Петербург прибывали плотники и каменщики, литейщики и столяры, портные и ткачи, позолотчики и ювелиры, медники и косторезы. Иностранные мастера селились вблизи Мойки, на так называемой Немецкой улице (ныне Халтурина). Участок от Марсова поля до Запорожского переулка именовался из-за проживающих здесь иноземцев Греческой слободой. Среди приезжих мастеров и ремесленников в этом районе жил и ведущий архитектор города Д. Трезини, прибывший в Россию в 1703 году. Русские столяры, плотники, резчики селились на Охте. Но практически во всех районах строящегося города жили те люди, руками которых создавалась новая столица. Многие мастера были тесно связаны с Адмиралтейств коллегией не только потому, что на строительстве верфей, в корабельном деле нужны были сноровистые руки и сообразительные умы, но потому, что в начальные годы петербургского периода это была наиболее важная организация, ведавшая всеми узловыми работами в городе. Административное руководство с 1706 года сосредотачивалось в Канцелярии городовых дел, которая была затем передана в ведение Канцелярии от строений.