Когда выключили свет, и комната заполнилась мраком, Богдану снова, как волной, накрыло тревогой. Она не могла остановить поток образов, то и дело всплывавших в ее сознании. Образы были бессвязны, нелогичны, они вспыхивали и пропадали, заставляя тело вздрагивать, а сердце — чаще биться. Красное зарево, перекошенные лица, горящие заживо люди. Длинные волосы обматывались вокруг шеи и душили ее. Она сильнее хваталась за Сашину руку. Чувствовала его мускулы и успокаивалась. Он спокойно дремал, Богдана слышала его ровное дыхание. Значит, все хорошо; значит, мир еще не скатился в тартарары; значит, завтра будет новый день.
— Богдана, по-моему, у тебя температура. Ты горишь, — Саша проснулся и потрогал ее лоб.
— Утром все пройдет, на мне заживает, как на собаке.
— У меня есть какие-то порошки. Я сейчас принесу, — Саша встал и начал рыться в аптечке.
Богдана почувствовала, как ее заполняет нежность. Она защекотала ей живот и кончики пальцев на ногах. Ее мужчина, надежный, умный, красивый, заботливый. Она смотрела, как он передвигается по комнате.
Широкие жилистые плечи уверенно расправлены, движения мягкие, щурится после сна.
— Пожалуйста, будь со мной всегда, — прошептала она.
Он не услышал, он растворял порошок.
— Ты что-то сказала?
— Я поняла, насколько ты мне необходим. Ты лучше всех, кого я когда-либо знала, — слезы медленно поползли по горячим щекам.
Он подошел и провел длинными сильными пальцами по ее спутанным волосам.
— Что бы ни случилось, — я всегда рядом.
Она поцеловала его руку.
— Почему ты такой хороший?
— Я люблю тебя!
Лавина внутри нее прорвалась, и Богдана заплакала, громко всхлипывая и размазывая мокрые слезы по Сашиным щекам. Он держал ее крепко и гладил по горячей коже, пока она не успокоилась. Ее хрупкое тело вздрагивало в его руках и прижималось все сильней и сильней. Когда она всхлипнула последний раз, Саша уложил ее в постель, но она не хотела отпускать его. Ее губы тыкались ему в шею, а жаркое дыхание обжигало лицо. Он обнял ее под одеялом, почти голую и податливую. И она вздохнула всей грудью, отпустив тревогу и растворившись в нежности.
— Я люблю тебя, — повторяла и повторяла она.
* * *
Киев агонизировал несколько дней. Из-за черного дыма дни на Майдане и окружающих улицах превратились в ночь. Пепел ложился ровным слоем на дома, машины, белый снег. Веб-камера из центра города транслировала выжженную пустыню, черную дымящуюся воронку, в центре которой поднималась ввысь белая стела Независимости с фигуркой берегини наверху. Снайперы стреляли на поражение. Десятки мужчин уже были убиты, чуть позже их назовут «Небесной сотней», оплачут и возведут в ранг героев. Списки пропавших без вести и раненых ежечасно зачитывались на всех телеканалах. Боря был ранен в глаз резиновой пулей. Пока врачи не решались делать какие-либо прогнозы, сможет ли он вновь видеть. В операторов и журналистов целенаправленно стреляли: в глаз, в руку и по красному огоньку камеры, выводили их из строя. Пресса стала центральным персонажем событий. Средства массовой информации вдохновляли людей на борьбу против существующей власти или настраивали против революционеров. Одни каналы показывали протестующих как героев, другие утверждали, что воюют там проплаченные Западом наемники и бездомные преступники. Российские пиарщики обзывали их «майдаунами», «майданутыми», и вся Россия видела в них фашистов и бандеровцев, предавших идеалы Великой Отечественной войны и славянского братства. Мол, продались они Америке, мечтающей выставить на территории Украины ракеты, нацеленные на РФ. Пресса стала главным орудием разжигания информационной войны не только между Россией и Украиной, но и между отдельными украинскими территориями. И пока еще киевляне смеялись, читая статьи в Интернете, листая ленту в Фейсбук, пытались спорить со своими знакомыми из Москвы, Донецка или Крыма, пока еще не предвидели, во что могут вылиться комментарии российских телеведущих к кровавым съемкам с Майдана Незалежности. Сейчас Киев был занят своим героическим противостоянием. Он обогревал, кормил и лечил воюющих, мечтал об уходе Януковича, стоял в пробках из-за закрытия метро, ежеминутно проверял обновления новостей и плакал, провожая каждого погибшего. Тысячи людей в едином порыве пели Гимн Украины на площади во время затишья — и становились на колени в молитве за настоящее и будущее страны.