Демон тихо направился на «запах».
Пьеса называлась «Спящий бог». И открывалась она диалогом двух жриц в старинном храме — старшая описывала молодой подруге их божество, которому девушка теперь должна служить до конца своих дней. Обе — на сцену вышли Ниэль и Соэль — волновались, стоя почти у самого края рампы и время от времени бросали взгляды в глубину сцены, где часть её была закрыта до поры тонким полотном.
— Ах, его образ, раз увидев, навеки в сердце оставляешь, — говорила старшая жрица. — Так дивен он! И так прекрасен! А взор его — тоска и нега!
— Мечтаю тоже я увидеть, — подхватила младшая, — того, кто похищает душу. Того, о ком томится сердце, о ком вздыхаю ночью темной…
— О, этот облик бесподобен, — её партнёрша бросила взгляд через плечо, на занавес. — Увидишь раз — и будет сниться до часа смертного тебе… Но он до времени сокрыт. Его увидеть — надо чтобы достойна ты была удачи! Не всем наш бог являет лик прекрасный и ужасный вкупе!
— Готова я для испытанья! — младшая жрица упала на колени. — Хоть сердце выньте из груди — оно вскричит: «Хочу увидеть!» И умереть…
Обе актрисы с тревогой покосились на кулисы. Лейр опаздывал на представленье, начинать пришлось на несколько минут позже, без него. Раэна и Кайр затянули вступление, сколько могли, да и Ниэль и Соэль пришлось нарочно делать паузы и импровизировать на ходу. Одно дело — переписывать пьесу и накануне ночью учить новые слова. И совсем другое — импровизировать на сцене, толком не зная, что говорить и делать дальше. И всё потому, что один из актёров неожиданно пропал.
Лёгкий шорох за занавеской мог и померещиться. Тонкая ткань была достаточно плотной, чтобы сквозь неё ничего нельзя было увидеть. Но Ниэль наклонилась над коленопреклоненной дочерью:
— Не торопи к себе, подруга, смерть! Возможно, счастье близко — стоит руку протянуть, и ты его обрящешь!
Обе актрисы с волнением и тревогой обернулись на занавес. Обе надеялись и боялись увидеть то, что скрыто за ним. Но рука притаившейся за сценой Таши дернула шнурок — и полотно взмыло ввысь, открывая пьедестал, на котором в томной позе, опершись на локоть и склонив голову набок, возлежал юноша. Обтягивающее трико телесного цвета так облегало его фигуру, что казалось, будто видны все мышцы.
Зрительный зал — особенно его женская половина — разразился восхищенным вздохом обожания. В этом хоре потонули два радостных крика актрис — Лейр успел! Он здесь! Правда, юноша не успел наложить на лицо толстый слой грима — ведь он должен был изображать мраморную статую! — лишь чуть припудрил лоб и щеки, да подвёл глаза. Но всё остальное было безупречно — поза, взгляд, выражение лица.