Пепел падал вниз и растворялся в воздухе, не долетая до земли. Все замерли в оцепенении, глядя на то, как в небе сгорает круг затмения, а через него прорываются и падают на землю полосы яркого света.
Без единого слова Нико спустился с возвышения, и толпа разошлась перед ним, словно рассеченная ножом. За спиной властия она смыкалась в шествие, а впереди распахивалась, словно молния на судмирских одеждах. Скоро Седьмой шел впереди всех, приминая босыми ногами траву, согбенную под тяжестью пепла и примятую коленями прималей. По траве со следами крови убитых. Где-то здесь лежал Зехма, а там, быть может, Рори или Марх. Где-то испустил последний вздох Чинуш, а где-то вместе с палаткой сгорел Тавар.
Нико шел по полю, но ему казалось, что он в Хассишан из рассказов Астре и пепел вот-вот поднимется в воздух, чтобы сопровождать их. Мертвые и живые вместе войдут в столицу. Но пепел оставался в траве и только смягчал путь босых ступней.
Стены Падура сияли от лучей золотистого света. Стена из желтого камня прерывалась прямоугольной пустотой. Нико переступил пепельную дорожку, оставшуюся от ворот, и тысячи ног вслед за ним вошли в город.
Здесь было тихо и мертво. Ставни в домах закрыты, всюду плач людей, не успевших толком схорониться от затмения, но оставшихся в живых. Они жались к стенам, натягивая на себя мешки и циновки. Сидели под прилавками, надев на голову корзины. Кто-то даже спрятался под бочкой. Бегали, весело лая, собаки и гоняли рассыпанные фрукты из лотков. Свежая рыба в ведре била глянцевитым хвостом, а лежавшие рядом неразделанные тушки облюбовали мухи.
При виде людей собаки залаяли громче, и горожане начали шевелиться. В домах приоткрыли ставни. Люди уже увидели свет, сменивший темноту – он бил из щелей в эту минуту, – и слышали топот толпы. Падурцы начали снимать с голов мешки, ведра и корзины и очумелыми глазами смотрели на властия. Потом они поднимались на дрожащих ногах и один за другим присоединялись к шествию.
Двери открывались. Горожане стекались к порченым, словно муравьи, нашедшие мертвого жука. Как завороженные, без единого слова, без единого вопроса, они шли за властием, а те, кто не присоединялся сразу, бежали к закрытым домам и звали остальных. Скоро весь город высыпал на улицы и собрался на площади.
Нишайравиннам поднялся на ту самую сцену, где еще вчера стоял вместе с Астре, и с ее высоты посмотрел на падурцев, собравшихся вокруг многотысячной толпой. Люди прибывали и прибывали, окружая порченых в белых одеждах.
Приходили все. Богатые и бедные. Верующие и атеисты. Иностранцы и моряки. Весь Падур собирался у ног Нишайравиннама. Стекался к нему, как металлическая стружка липнет к магниту. А он стоял и ждал, когда соберется как можно больше людей. И долго ждать не пришлось. Вскоре огромная площадь была забита народом. Те, кто не мог протиснуться к сцене, смотрели на властия с балконов, из распахнутых окон, с крыш и деревьев. Забирались даже на фонтаны. И молчание, начавшееся еще в поле, не прервалось до тех пор, пока властий не сказал первое слово.