– Давай вперегонки!
Дорри вздрогнул и выпал из задумчивости. Шиви перестал шмыгать носом, оживился и теперь настойчиво дергал мальчика за рукав.
– Не хочу.
– Бе-е-е-е, тогда я сам побегу и первый все там поснимаю!
– А ну стой!
Серый город просыпался. Он дымил трубами печей, отражал рассвет хрусткими корочками, затянувшими лужи, и шумел наглыми голубями – подданными повозки, откуда через щели настила иной раз падало на мостовую одно-два зернышка. В полях уже пахло открывшейся землей, и днем воздух над ними парил, а ночами снова замерзал, и горожане сердились на гололедицу.
То и дело теряя из виду шустрого Шивила, Дорри несся мимо женщин с туесками и прокуренных работяг, бредущих кто к каменоломне, кто к реке. Он сам не заметил, как запыхался. Утренний голод проступил отчетливей. От него все внутри сжималось, навевая дурные воспоминания, и Дорри поспешил сунуть в рот спрятанный в куртке сухарик. Он чуть не поперхнулся колкими крошками, но не сбавил ходу и вскоре добежал до городской стены, где только-только открывали ворота, перед которыми толпилась вереница лошадей с телегами и крытыми экипажами.
Им с Шиви удалось пролезть между колесами и первыми вывалиться наружу. Можно было сделать это и через дыру, найденную Генхардом у свалки, но там все подтаяло и ужасно воняло, а мыться лишний раз Дорри не любил, поэтому старался не пачкаться.
Плутенок Шиви уже подскочил к вестнику, но до синих лент не дотягивался, и Дорри успел злорадно хмыкнуть, прежде чем улыбка сошла с его лица. В одно мгновение жар отхлынул от щек и заколотился в висках, а желудок сморщился от болезненного спазма: к столбу была привязана черная тряпица. Значит, в чьем-то доме живет порченый и ему исполнилось десять. Родители не захотели ждать полгода и кормить его до осени, поэтому решили позвать прималя, как только снег сошел с верхушек холмов.
Иремил рассказывал, что раньше вестники ставили на площадях, но с тех пор, как Валаарий издал указ о порченых, их начали водружать у ворот. Считалось, что это поможет переселенцам и приезжим работникам, не платя за вход в города и не тратя времени на расспросы, узнавать, есть ли здесь то, что им нужно. Но всамделишные истоки крылись в другом. Примали – вот кто явился причиной перемен. Колдуны бродили из села в село, из деревни в деревню в поисках семей, жаждущих освободиться от груза Цели. О порченых детях никто нигде не говорил, и другого способа сообщить пастырю мертвых о ребенке попросту не существовало. Вестники позволяли действовать скрытно. Черные ленты привязывали и отвязывали тайно. Никто, кроме родителя, ежедневно находившего повод прийти к воротам, не мог знать, в какой день встретит здесь прималя.