Девушка напротив (Кетчам) - страница 57

Полисмен — твой друг. Хрень собачья. Никто из нас на такое не был способен. Мы-то все понимали.

От этого мы испытали к ней едва ли не ненависть. Так, словно своим провалом с мистером Дженнингсом она швырнула нам в лицо жестокую истину — насколько мы, дети, бессильны. Быть «всего лишь ребенком» обрело для каждого совершенно новое значение, вызывая ощущение постоянной угрозы, о которой мы, должно быть, и так знали, но никогда не задумывались. Черт, да нас имели право хоть в речку выбросить, было бы желание. Мы были всего лишь детьми. Мы были собственностью. Принадлежали родителям душою и телом. Это означало, что мы были заведомо обречены перед любой угрозой со стороны взрослого мира, а еще это означало безысходность, унижение и гнев.

Это было, как будто Мэг не только опростоволосилась сама, но и заставила опростоволоситься всех нас.

И мы дали волю гневу. Направили его на Мэг.

И я тоже. Всего за пару дней я повернул рубильник в голове. Прекратил переживать. Отключился полностью.

Хрен с ним, подумал я. Пусть все идет, как идет.

А шло все к подвалу.

В тот день я наконец собрался заглянуть к ним в гости. Постучал, но мне никто не ответил. Однако, стоя на крыльце, я услышал кое-что, вызвавшее у меня беспокойство. Первое: Сьюзен плакала в своей комнате, причем так громко, что слышно было даже через дверь. Второе доносилось снизу. Возня. По полу скрежетала мебель. Приглушенные голоса. Ворчанье, стоны. Прогорклой угрозой веяло в воздухе.

Дерьмо, как говорится, попало на вентилятор.

Сейчас я поражаюсь тому, как сильно мне захотелось туда попасть.

Я побежал по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз, и свернул за угол. Я знал, где они.

Рут стояла у входа в убежище и смотрела. Она улыбнулась и отошла в сторонку, чтобы пропустить меня.

— Сбежать хотела, — сказала она. — Но Уилли ее задержал.

Теперь ее держали хорошо, крепко, и Уилли, и Рупор, и Донни, прижали ее к стене, как манекен, и били в живот по очереди. Мэг уже давно не сопротивлялась. Был слышен только свист ее дыхания, когда Донни бил ее и вдавливал ее скрещенные руки в живот. Рот его был угрюмо сжат. В глазах — крайняя сосредоточенность.

На мгновение она вновь стала героиней. Борцом.

Но только на мгновение. Потому что внезапно мне стало ясно, что все, на что она способна — только беспомощно терпеть. И страдать.

И я помню, как обрадовался, что не я на ее месте.

При желании я даже мог бы присоединиться.

В этот миг, думаю я, сила и власть были на моей стороне.