Ох, если бы она знала, подумал я.
— Уилли тоже хочет поговорить.
— Уилли?
— Ага.
Я рассмеялся от одной мысли, что у Уилли нашлось что-то, достойное обсуждения.
Хотя интересно, конечно.
— Ну, в таком случае, я просто обязан, — сказал я.
Донни тоже расхохотался, швырнул камень, и тот сделал три длинных прыжка наперерез мерцающим в волнах лучикам света.
Маму это не обрадовало.
— Это вряд ли, — сказала она.
— Мама, я всегда там сплю.
— Но не в последнее время.
— Как приехали Мэг и Сьюзен?
— Верно.
— Посмотри. Тут ничего особенного. Все, как и раньше. Пацаны спят на двухэтажных кроватях, а Сьюзен и Мэг — в комнате Рут.
— В комнате миссис Чандлер.
— Правильно. В комнате миссис Чандлер.
— Ну и где тогда миссис Чандлер?
— На кушетке. На раздвижной, в гостиной. Ну что тут такого?
— Ты знаешь, что тут такого.
— Нет, не знаю.
— Нет, знаешь.
— Не знаю.
— Что такое? — спросил отец, выходя из гостиной в кухню. — Что случилось?
— Он опять хочет заночевать у них, — сказала мама. Она вылавливала дуршлагом фасоль.
— Что? У Чандлеров?
— Да.
— Ну так разреши. — Он уселся у стола и развернул газету.
— Роберт, там две молодые девушки.
— И?
Она вздохнула.
— Ну пожалуйста, пожалуйста, не будь таким дураком, Роберт.
— Дураком? — сказал отец. — Разреши. Кофе есть?
— Да, — ответила мать. Она снова вздохнула и вытерла руки о передник.
Я встал, взял кофейник и зажег под ним огонь. Мать посмотрела на меня и вернулась к фасоли.
— Спасибо, пап, — сказал я.
— Я не говорила, что ты можешь идти, — возразила мать.
Она взглянула на отца и покачала головой.
— Черт бы тебя побрал, Роберт.
— Ага, — сказал тот и уткнулся в газету.
— Мы рассказали ей про Игру, — сказал Донни.
— Кому?
— Рут. Маме моей. Кому еще, олух?
Когда я пришел, Донни был на кухне один — делал сэндвич с арахисовым маслом — по-видимому, весь свой сегодняшний ужин.
Столешница была вымазана маслом и виноградным джемом, повсюду валялись крошки. От любопытства я пересчитал количество столовых приборов в ящике стола. По-прежнему пять.
— Ты рассказал?
— Рупор.
Он укусил сэндвич и уселся за столом. Я сел напротив. На дереве была отметина в полдюйма длиной, выжженная сигаретой. Раньше я ее не видел.
— Боже. И что она сказала?
— Ничего. Странно. Как будто все знала, понял?
— Знала? Что знала?
— Все. Как будто тут нет ничего плохого. Будто знала, что мы этим занимались. Как будто все так делают.
— Ты что, шутишь?
— Нет. Клянусь.
— Пиздишь!
— Отвечаю. Только хотела знать, кто был с нами, и я сказал.
— Сказал? Про меня? Эдди? Про всех?
— Я же сказал, ей это без разницы. Эй, не кипятись, Дэйви. Ее это не волнует.