– В этом-то и состоит беда современной культуры, – заявила Лина, – что наглецы вообразили, будто им принадлежит половина мира. И Гитлер – реакция на такое положение вещей.
– А Гитлеру наглость чужда, – сказала Мими, – вот уж кто совсем не наглый. Скромненько так стучится в дверь, сняв шляпу, и спрашивает, не надо ли нас спасти от коммунистов, масонов и международного сионизма.
– Ты неправильно меня поняла. Наглецы против наглецов. Вдумайся в мой тезис. Ты мыслишь в русле диалектики, а я – парадоксами. Гитлер завоевал массы тем, что стремится к иному, чем все вокруг, делает всё иначе, чем они. Гитлер не выдает мазню масляными красками за искусство, не рассуждает о товариществе, пряча за спиной обнаженный кинжал, как коммунисты. Он пообещал войну и не употребляет слово «мир», когда хочет сказать «война», он говорит «война» – и начинает самую большую войну за всю историю человечества. На свете еще не было политика, у которого бы слово и дело настолько совпадали. Он говорит, что искоренит еврейскую нацию, и сделает это, вот увидите. Он хочет любой ценой завоевать мир и говорит об этом уже двадцать лет. И добивается своего изо всех сил. Это тоже служение идеалу, хотя совсем не сладко оказаться его жертвой. А жертвой оказываются все подряд. Со временем будут даже немцы, вот увидите.
– И он сумеет завоевать весь мир, ты так считаешь? – спросила Мими.
– Трудно сказать, это, конечно, потруднее, чем разбивать окна в еврейских ювелирных магазинах.
Теперь уже даже Мими рассмеялась.
– Берт, у тебя сохранилась та листовка?
Альберехт сунул большой и указательный пальцы в жилетный карман, нащупал оранжевую листовку и развернул.
Держа ее двумя руками прямо перед носом у Лины, словно боясь, что она откажется читать, Альберехт прочитал вслух:
– Помогите нам прогнать тех, кто вам обманывал! Они вам предали и продали лордам-капиталистам, нещадно эксплуатирующим полмира.
– Удивительное дело, – сказала Лина, – ведь это в точности то же самое, что утверждает Мими!
Альберехт опустил руки с листовкой и показался себе таким смешным, что какое-то время не решался положить оранжевый листочек обратно в карман.
– Твой брат тоже считает, что все музеи надо сжечь? – спросила Лина.
Показав рукой в сторону зарева на горизонте, Альберехт ответил:
– Не думаю, что мой брат несет ответственность за этот пожар.
Затем разорвал оранжевую листовку на кусочки.
– Гитлер, – сказала Мими, – не сжег еще ни одного музея, ни одной картины или книги? Как ты можешь такое говорить, когда видишь своими глазами, что происходит?