— Скоро сойдем? — наконец спрашиваю я.
— О, часов через восемь, — кивает Француз, — а пока можете отдохнуть.
Он прав. Где, если не здесь? По вагонам развозят мятный чай на железных подносах, сонный дед рубится в сахарные шашки (белый и тростниковый) с внуком, какой-то толстяк читает «Капитал», спрятанный под обложкой «Маленького принца». Настоящий мир в железной коробке. Скоро мы сойдем в зиму, а остальные двинут дальше. На восток. Они не заслужили оставаться здесь. Я заслужил.
Кладу голову на подушку.
Снаружи хватает опасностей, вот что я понял. Как те снежные дьяволы — туурнгаит. Перепуганные люди о них всякое шепчут. Мол, придет такой к твоему сыну во сне, и украдет у него язык изо рта, и имя у него украдет. А наутро малец оставит дом и убредет прочь. И замерзнет там. Или станет ветром, как становится ветром всякий, у кого нет имени. Так говорят.
Но в поезд дьяволам не пробраться — горячий пар размоет их морок.
Можно отдохнуть, можно поспать, можно забыть.
— Что такое Теорема Калигулы? — бросаю я Французу.
Он массирует виски пухлыми пальцами.
— Боже, ну сколько можно спрашивать?! Расскажу, когда придет время.
Да. Или наврешь с три короба, сальный хлыщ.
Я немного умею, как это говорится, гадать по глазам. Никаких цыганских плясок, просто жизнь слишком часто бросала меня в полымя. Жизнь или глупость. С таким раскладом хочешь не хочешь — научишься наблюдать, присматриваться. И в этих быстрых поросячьих глазках я не вижу ничего хорошего. Он точно заведет меня в могилу.
В голове вспыхивает странная мысль: «А может, я уже в могиле?»
— Уже… — внезапно говорит Француз. — Уже пошел, только поглядите.
Он кивает в сторону окна.
Начинается снегопад.
— Спите, — говорит Француз и тут же добавляет: — Завтра нас ждет сложный день.
— Ночь, — бормочу я, переворачиваясь набок, — там, куда мы едем, — всегда ночь.
Француз не отвечает. Вечно уклоняется, таков он. «Сами увидите», «Еще рано об этом», «Григорий Михайлович умолчал». Трясется над своими секретами, как мамка над малышами.
Только про эту Теорему Калигулы проронил.
И она, надо сказать, крепко въелась мне в память. Есть такие образы. Сколько ни пытайся их отпустить — они останутся с тобой. Будут сводить с ума, свербеть в черепе и давить на глаза. И однажды ты забудешь — в какой момент вообще услышал про них. Ты будешь думать: черт, я же родился с этим, оно часть меня. Так люди и пропадают в себе.
Гоню прочь пустые мысли. Закрываю глаза и зарываюсь щекой в мягкий холод подушки.
Эскимосская зима подобна касатке. Двухцветная злоба. Густо-черные воды и слепяще-белые льды. Да, и еще одно.