Небо чистое-чистое, видно каждую веточку. Выключаю запись, вынимаю из уха наушник. Мы должны пройти этот путь вместе — я и мальчик с девочкой. Они ведь брат и сестра?
Мохабин — небольшой поселок, выросший вокруг комбината хлебопродуктов, спутник города Стербин. Многоквартирные дома, частные домики, огороды. С одной стороны «железка», с другой — поля и озера, сзади завод, спереди Стербин. Мохабин пахнет свежей выпечкой и пылью. Мохабин не пахнет домом.
Я захожу в магазин на углу площади Лейтенанта Скока. Купить что-нибудь сладенькое Уле, порадовать.
— Дайте еще таких, как раньше «Аэрофлот» были, — объясняет продавщице пожилая женщина. — Грамм сто.
— Таких? Вам с вафелькой, да?
— Да. И как «Березка» были. Что-нибудь похожее. На ваше усмотрение.
Очередь нервничает. «Да купите вы все конфеты», — выдыхает кто-то. Пожилая женщина тыкает пальцем в полки, стоящие за ней закатывают глаза. Выскальзываю на улицу и закуриваю.
Срезаю через детскую площадку и заброшенный стадион. Как же много стекла. Не только вокруг лавок и на бетонном островке музыкальной площадки, где вечерами собирается молодежь, но и на дорожках, в траве, у качелей и горок. Кругом бутылочные осколки, белые, зеленые, желтые. Могли бы перед Пасхой и убрать. Вчера Уля ползала по «паутине», а я расчищал площадку от стекла.
Родители живут в небольшом частном домике: три комнаты на первом этаже, две на втором. Отец — спокойный, работящий, честный — всю жизнь трудился на комбинате главным инженером. Дом строил своими руками больше десяти лет. На пенсию ушел в прошлом году, теперь копается в огороде, что-то вечно чинит и ладит в подвале и гараже.
В прихожей Уля бросается ко мне на шею. Левая кисть — в бинтах, желтых от проступающей мази. Кисть бойца. Или кисть дочери невнимательного папаши. Вчера бабушка позвала Улю наряжать пасхальные яйца. Красили в луковой шелухе, одевали в термоусадочную пленку — «в юбочки», как говорит Уля. Ей доверили опускать яйца в кипящую воду. Она стояла на стуле, с дуршлагом в руке и вселенской серьезностью на лице. А потом стул пошатнулся, и Уля упала, задев кастрюльку. Я стоял рядом, но не успел. Она ошпарила кисть и долго подвывала, когда над ней хлопотали мама и бабушка.
— Как ты? — спрашиваю я, осторожно покачиваю ее руку в воздухе.
— Немного щиплет, но я держусь.
— Ах ты моя…
— А бабушка плакала.
— Почему?
— Дедушка натер хрена, а бабушка по банкам его раскладывала и плакала. — Уля смешно трет глаза и кривляется. — Пап, а ты злых собак не видел?
Я качаю головой. Вчера моих девочек испугали дворовые собаки. Майя позвонила с улицы, сказала, что за ними увязались две псины, рыжая и черная, но уже отстали, все нормально. «Дедушка нас встретил у калитки с воздушкой!» — через несколько минут прибежала Уля. «Какой молодец!» — подхватила Майя. А я типа безразличный, не среагировал…