— Ты что возомнил о себе, танцор? — пренебрежительно сказал один из троих, самый высокий; одеты все трое были в одинаковые серые плащи и шляпы. — Мало платят? Что за капризы? Шеф остался очень недоволен, а за это наказывают.
— Что ты с ним церемонишься, Жердь? — вмешался второй, пониже, с волосами до бровей. — Он думает, если накачал мускулы, значит, имеет право хамить. Он нуль, и пусть знает, что нуль!
Волна гнева ударила в голову, затмила сознание, и Никита едва удержался от ответа, вовремя вспомнив наставление Красильникова: «Злость должна быть чисто спортивной и направлена на себя, но ни в коем случае на противника. Это — путь к поражению».
Видимо, трое приняли его колебания за проявление малодушия, потому что третий член группы презрительно сплюнул, едва не попав на брюки Сухова.
— Наложил в штаны, танцор? Мы тебя побьем несильно, для профилактики, чтобы знал, как отвечать шефу, и чтобы другим неповадно было.
Высокий тут же ударил Никиту в грудь, вернее, в то место, где он стоял. И ойкнул, получив хлесткую пощечину, от которой у него посыпались искры из глаз. Второй «экзекутор» тоже махнул рукой — у него был кастет — и заработал удар по ушам, который вывел его из строя на несколько минут. Третий, самый низкорослый, но быстрый и подвижный, знал каратэ — судя по его прыжку и удару ногой, но и его замах не нашел цели: Никита ушел в сторону и еще раз пнул прыгуна.
— Все? — буднично спросил Сухов высокого. — Я могу идти?
Сам он в это время думал о тех двоих, что готовились его встретить у выхода из переулка. Но заниматься ими ему не пришлось. На свет фонаря вышла фигура в спортивной куртке с капюшоном, поманила танцора рукой:
— Кит, побыстрей.
У Никиты едва не выскочило от радости сердце — это был Такэда собственной персоной.
Трое нападавших не стали продолжать «урок»: ворча и ругаясь, убрались прочь.
— А остальные? — спросил Никита.
Такэда оглянулся на кусты, махнул рукой.
— Ими занимался Красильников, все нормально.
— Иван Григорьевич?!.
— Для подстраховки. Извини, я не предупредил. Но и ты, я гляжу, кое-чему научился, а?
— Ситуация была не очень сложной. — Изумление Сухова прошло не сразу. — Ну ты и даешь, Оямович! И Красильников согласился?
— У меня осечек не бывает. Идем, сейчас дождь пойдет, а я без зонтика.
Никита поспешил за другом, даже не пытаясь скрыть радость: появление Толи означало не только свежую информацию, но и перемену хода событий.
Они проговорили часа два и спать легли в половине третьего ночи. Но Сухов не смог уснуть и заявился к Такэде через пятнадцать минут. Постучал.