Люди, лошади, ослы вперемешку с женщинами и детьми, давя и убивая друг друга, превратились в одну сплошную живую кашу, заполнившую узенькие, темные, сдавленные двумя рядами глиняных домов улицы. Кровь вливалась в арыки, смешиваясь с водою и окрашивая ее в красный цвет.
В этот момент горы, окружавшие город темной и высокой цепью вершин, покрылись белыми пятнами: это локайцы в своих белых верблюжьих плащах спускались вниз. Они врезались на маленьких и злых конях в человеческое месиво подобно волкам, налетевшим на стадо баранов, решив перебить всех, чтобы потом вывезти все из мертвого и пустого города.
Я видел, как грудной ребенок, отброшенный кем-то, летал, как мячик, над головами сражавшихся, пока не повис на проткнувшем его штыке. Какой-то локаец-великан на маленьком коне вертелся, как бешеный, дробя каменным топором, как глиняные горшки, мелькавшие вокруг него человеческие головы. Подобно небесному грому на страшном суде, разорвался снаряд и, пролетев над городом, плюхнулся в самую середину забитого беснующейся человечиной базара. Потом другой, третий…
Разрывы начали сливаться, и снаряды ложились в последовательном порядке, как краски на палитре художника, огненным полукругом опоясывая город.
На уцелевшем минарете сумасшедшим голосом завыл муэдзин.
Густой дым пожаров со всех сторон подымался к небу.
С севера медленно приближалась темная прямая полоса — наступали революционные войска. Это придало силы восставшим и, хотя большая часть их была уничтожена, остающиеся проникли со дворец, и зеленое знамя на его башне начало медленно сползать вниз, а красное, окрашенное кровью — кто-нибудь из сражавшихся скрывал его на своем теле, — взвилось и колыхалось по ветру в воздухе, наполненном движением.
Звуки зурны, барабанов и рожков визгливо и напряженно собирали оставшихся в живых бойцов; первым повернул локайский хан. Старейшины убивали увлеченных и не желавших отступать горцев и подгоняли палками двигавшихся слишком медленно.
Муэтдин-бек с кучкой всадников и небольшим обозом мчался на юг, кинжалами подкалывая утомленных коней.
Среди пожарищ и развалин раненые и недобитые копошились, уползая в расщелины переулков, в ворота домов и мечети. Тогда я повернул своего могучего карабаирца и в первый раз глубоко вогнал ему шпоры в бока. Он присел, закусил удила и сделал прыжок вперед.
По дороге по всем направлениям ползли или скакали люди и животные. В нескольких верстах от города я увидел небольшую группу солдат, остановившихся вокруг одной повозки. Турецкий офицер, держа факел в руке, наклонился над лежавшим на ней человеком.