— Женщина, извините, — она посмотрела на меня злобным взглядом, принимая вызов, — может быть, он боится темноты? — сказав это как можно мягче, я посмотрел ей в глаза, давая понять — я не враг. Как только она это уяснила, весь ее боевой дух опал, как опадают по осени листья под хлыстом могучего ветра. Плечи упали вниз, голова склонилась на левый бок, в глазах переливались слезы, она устала.
— Не знаю, молодой человек, правда, не знаю. — Моя рука коснулась ее плеча, жар, исходивший от тела, насторожил меня. Не знаю зачем, наверное, я хотел помочь, но не знал, как это сделать.
— Я спрошу у водителя, можно ли включить свет. — Впереди голос малыша казался сносным. Небольшой писк, жужжание мухи, не более. Зависть проурчала где-то в области желудка.
— Простите, нельзя ли включить свет в салоне? Там просто ребенок плачет. — Водитель, сидевший за рулем, не обратил на меня внимания, его напарник повернул ко мне огромную морду. Несколько мелких шрамов красовалось на его лице — воспоминания из детства.
— Какой еще свет? Тебе жить надоело? — он оскалился, выставляя напоказ здоровые зубы. Мешки под глазами, морщинистая толстая шея, крупные пальцы на руках с грязью под ногтями. Он душил меня взглядом, трудно не поддаться этому, только выхода не оставалось, я все равно стоял на месте.
— Там ребенок плачет, возможно, он боится темноты. — Кабан встал на ноги, сиденье автоматически захлопнулось, словно капкан. Его лицо багровело, он собирался уже открыть пасть, чтобы сожрать меня на ужин.
— Парень, — вдруг заговорил водитель, — пойми, если мы включим свет, то дороги совсем не будет видно, а гнать по серпантину в слепую — чистое самоубийство. Придется вам смириться. — Боров молча сел.
— Все ясно, я понял. Это ведь был только вопрос. — Ноги понесли меня обратно, за спиной горечь поражения, правда, не так обидно, ведь водитель оказался прав.
— Понял он, все понял, — безумный напарник оставил за собой последнее слово.
Я извинился перед женщиной, она виновато улыбнулась, сказав неловкое «спасибо», это смутило меня. Сел в неудобное кресло, закрыл глаза в надежде вздремнуть. На черном экране летали цветные круги, голова трещала, голос малыша, как электрический разряд, проникал прямо в череп. Боль с каждой секундой становилась все несносней. Я чувствовал, как во мне зарождается ненависть к этому ребенку, к его матери, сестре, автобусу, водителям. Часть меня ненавидела этого монстра из ада, его огромную мамашу, бесполезную сестру, они не могли справиться с ним, никто не мог справиться с ним. Словно сам сатана давал ему силы, так громко и безостановочно получалась у него эта истерика. Другая часть меня понимала, насколько тяжело этим людям, их вина косвенная, мучения настигли их тело и разум раньше, чем можно подумать. Все это постоянно крутилось в голове, ненависть и смирение боролись за престол в измученной голове. Если бы «Божественную комедию» писали в наше время, то этот автобус непременно бы отхватил себе один из кругов ада.