Дракон обиделся.
— Ну хорошо, о второй санкции поговорим в другой раз.
— Я же сказал, что отказываюсь. К тому же у меня для вас неприятный сюрприз.
Дракон кисло улыбнулся.
— С приятными сюрпризами ко мне приходят редко.
— Эта санкция обойдется вам в двадцать тысяч.
— Вдвое больше вашей обычной ставки? Опомнитесь, Хэмлок!
— Мне нужно десять тысяч за Писсарро. И десять тысяч за дом.
— Меня не интересует ваш домашний бюджет. Вам нужно двадцать тысяч долларов. Обычно мы вам платим по десять тысяч за санкцию. В данном случае намечаются две санкции. Так что все сходится.
— Я уже сказал вам, что обе работы я не возьму. Мне нужно двадцать тысяч за одну.
— А я вам говорю, что эта работа двадцати тысяч не стоит.
— Тогда пошлите кого-нибудь другого! — На мгновение Джонатан сорвался, не сумел сохранить спокойно-безразличный тон.
Дракон тут же впал в некоторое замешательство. Работа «санкционера» и сопряженные с ней опасности очень часто приводили к нервным срывам, и Дракон с особой тщательностью следил за малейшими проявлениями того, что он сам называл «пережогом». Некоторые такие признаки он отметил у Джонатана еще в прошлом году.
— Будьте благоразумны, Хэмлок. В данный момент мы никем другим не располагаем. Отдел испытывает некоторые… кадровые трудности.
Джонатан улыбнулся.
— Понимаю. — Немного помолчав, он добавил: — Но раз вы никем другим не располагаете, у вас нет выбора. Двадцать тысяч.
— Хэмлок, у вас совершенно нет совести.
— А то вы не знали?
Джонатан имел в виду данные психологических тестов, которые он прошел, когда служил в армейской разведке во время войны в Корее. После повторного тестирования, подтвердившего совершенно уникальные особенности его личности, главный психолог сухопутных сил изложил свои соображения в памятной записке, которую даже с самой большой натяжкой нельзя признать образцом высокой научной прозы:
«…Принимая во внимание, что детство данного индивида характеризуется чрезвычайной бедностью и агрессивностью (до достижения совершеннолетия он имел три судимости за нанесение тяжких телесных повреждений, каждая из которых явилась следствием издевательств со стороны других подростков, негативно реагировавших на его выдающиеся умственные способности и похвалы учителей), а также учитывая унижения, испытанные индивидом со стороны недоброжелательных родственников после смерти матери (об отце никаких сведений не имеется), некоторые из его антиобщественных, негативных и возмутительно высокомерных проявлений вполне понятны и даже предсказуемы.
Одна особенность особенно выделяется — особенно жестких взглядов индивид придерживается на предмет дружбы. Наивысшая мораль для него — верность в дружбе, тягчайший грех — неверность в оной. Никакое наказание не может удержать индивида от мести тому, кто воспользовался его дружбой в неблаговидных целях. Специалист может смело предположить, что в данном случае имеет место своего рода компенсация за осознание индивидом фактора собственного сиротства.