Это не было случайностью. В следующий раз Чхве Чи Су потащил приятеля в портовый городок Инчхон - в самый что ни наесть грязный бордель, где женщины обслуживали китайских торговцев и моряков. Там Чхве повел себя несколько странно, показал приятелю другую сторону своего характера - упрямство - словно этим он пытался сильно досадить Чо Джун Ку. В какой- то мере Чхве добился своего: на душе Чо остался неприятный осадок. Сам же Чхве Чи Су охотно предавался веселью с женщинами, хотя, возможно, в глубине души питал к ним отвращение. Эти плотские удовольствия вряд ли приносили ему удовлетворение. Казалось, что Чхве поступал так помимо своей воли, движимый тайной внутренней борьбой. Его психология поведения с женщинами строилась на глубоком их неприятии, даже ненависти. Вероятно, он подспудно получал удовольствие от их унижения. Со временем Чо Джун Ку начал понимать, что Чхве никогда не любил свою жену, и к своей матери не питал сыновней теплоты.
После полугодового пребывания в Сеуле, здоровье Чхве Чи Су сильно пошатнулось. Он воротился к себе в деревню весь больной, исхудалый, с расшатанной психикой, и только стараниями доктора Муна оставался еще живой. Матери своей, госпоже Юн, Чхве заявил, что потомков у него уже никогда не будет. Эту новость, кроме госпожи Юн, знал еще управляющий Ким Пхан Суль.
Между тем, Чо Джун Ку жил в доме чхампана Чхве уже более двух недель, и, похоже, уезжать не собирался. Правда, по разу он съездил в Сеул и Пусан. Из Пусана он вернулся с белой летней шляпой на аккуратно постриженной голове.
Прошло еще полмесяца.
Чо Джун Ку ожидал смены настроения у хозяина дома, и в такие благоприятные минуты он садился играть с ним в бадук - корейские многоклеточные шашки - или вел беседы о происходящем в стране. Угождая Чхве, Чо Джун Ку отдавал себе отчет в том, что так долго продолжаться не может. Всякий раз, подбивая того на разговоры о политике и прочих текучих делах страны, он, Чо Джун Ку, пытался смести преграды, стоящие между ними. Но всё было напрасно. Чхве всё больше уходил в себя, отмалчивался, что невыносимо угнетало Джун Ку. А когда Чхве молчал, лучше было к нему не подходить: бледное лицо того становилось каменным, а на лбу вздувались синие вены. И тогда Чо Джун Ку, предоставленный самому себе, шел на площадку, чтобы упражняться в стрельбе из лука или отправлялся в деревню. Гуляя по деревне, Джун Ку думал о том, что планам его не суждено сбыться из-за слабости необдуманных шагов, неумелом подходе к Чхве Чи Су. С деревенскими Чо Джун Ку старался быть великодушным, первым всегда заговаривал с крестьянами, рассказывал им городские новости, отвечал на интересующие вопросы, охотно принимал от них чарку домашнего вина, пренебрегая заведенной чистоплотностью. Деревенские жители, которых поначалу смущала европейская одежда заезжего гостя, теперь относились к нему более доверчиво, главным образом из- за его спокойных и не заносчивых речей. А еще потому, что Чо Джун Ку стал появляться на людях исключительно в корейском платье - халате с широкими рукавами и шароварах, сшитых портнихой Бон Сун Не. Когда же янбане были так любезны с простыми крестьянами? Без сомнения, Чо производил на деревенских впечатление городского аристократа, чрезвычайно воспитанного, который не кичится своим происхождением. А людям свойственно почитать знатность. Чего нельзя было сказать в отношении Ким Пхён Сана. Тот явно имел в деревне дурную репутацию, не только за пристрастия к картам, но и за свой нескромный характер и заносчивость. Еще пример - Ким Хун Чан - простой люд относился к нему хорошо, но не сказать, чтобы уважал. Хун Чан, будучи янбаном, жил наравне с крестьянами, работал в поле, обитал в обычном доме, питался скромно. И не имел ни одного слуги.