«Когда вокруг столько женщин, он ничего не хочет знать, кроме своей ушедшей жены. Разве это не странно?»
«Он видит только поминальную дощечку. Эта связь предопределена небесами».
«Очень странно для такого мужчины. Может быть, с ним что-то не так?»
Женщины судачили, отпуская в адрес Со Кым Доля колкости. Плотник Юн Бо, тоже вдовец, нынче пробивавшийся ловлей минтая на реке Сомчин, бросил им:
«Эй, вы, балаболки! Разве любовь угасает с уходом человека? Разве память о прошлой любви не приходит ему в трудную минуту?»
«Чего, чего? Что ты мелешь?»
«А давайте-ка, пойдем к реке и там продолжим веселье?!»
«Для чего?»
«А не думаешь ли ты оказать почтение королю драконов? С тем, чтобы год выдался богатым на улов рыбы?!»
«Пресноводная рыба не годится даже для подношений, какой с нее толк!.. Пошли на гору Данг!»
Бабы стали шумно спорить, как им поступить. Между тем седовласый мужчина, отец мальчика Ду Мана, неторопливо бил в гонг. А Бон Ги размахивал своей шляпой, смутившись того, как женщины рассматривают танцующих молодых мужчин. Те были в расцвете сил, тридцати с небольшим крепкие, сильные, уже заработавшие все необходимое для семейной жизни. Среди них выделялся улыбчивый И Енг, бьющий в барабан, который был закреплен перекинутым через плечо полотенцем из конопляного холста. Он с достоинством нес свое стройное высокое тело, двигаясь по кругу. Что бы там ни говорили, а в деревне И Енг был самым видным: и статный, и пригожий, и характером хорош. А какие ритмы он выделывал на барабане, танцуя и лучезарно улыбаясь. Своей улыбкой он снимал тяжесть с души.
Тем временем Чиль Сон ударял по буку: донг-донг- донг! Под этот размеренный стук ладный Енг Пиль уж слишком старательно показывал свои телодвижения. Бабы шмыгали носами, испытывая при этом смешанные чувства смущения и гордости за своих разошедшихся в веселье мужей.
Празднество набирало силу.
Часть крестьян, проголодавшись, смекнула и направилась не на реку и не на холм, а прямиком к дому с большими плетеными воротами, прошла внутрь, во двор, сделала подношения духам земли, после чего принялась есть и пить.
Празднование Чхусок восьмого лунного месяца. Не сродни ли оно печали? Той печали, что вызывает хрупкая ткань рами, расцвеченная вечерней зарей? Не напоминает ли оно творца смерти с давних времен? Можно ли назвать сей праздник луною, пересекающей Реку Ночи?
В то время, когда холодная луна повисает над горным хребтом, и ветви деревьев отбрасывают кружевные тени, молодая вдова, облаченная в белые траурные одежды, бредет по ночной дороге. Не является ли Чхусок восьмого лунного месяца празднеством, отмечающим конец горестной жизни, обернутой мягкой тканью рами? Не отречение ли это ото всего сущего в окружающем мире?