Осенняя земля усеяна упавшими с деревьев перезрелыми плодами. Они кучами лежали тут и там. Холодный ветер, круживший над листьями и останками поверженных плодов, в какой-то момент проник в людские души, тронул в них струны горестных воспоминаний. Люди думали о прожитой жизни, полной невосполнимых утрат. Они вспоминали родителей, живших в лишениях, питавшихся лишь корой деревьев и кореньями растений в неурожайные годы; детей, умерших от болезней и нищеты и похороненных на холме в соломенных саванах... Вдовы вспоминали мужей, мыкавших горе, пытавшихся восстать против бесправия и забитых до смерти в уездных околотках... И некуда пойти людям, рассказать, пожаловаться... Воспоминания... Ветер воспоминаний летел над землей.
«Как им там, в мире ином?»
А живым приходится утешиться надеждой на хороший будущий урожай. Но созревающие на полях злаки тоже печалят душу. Ведь от голода и лишений ушли в мир иной близкие...
«Разве так много нужно, чтобы быть сытым...»
Шумное, изобильное, и в то же время больно бередящее душу празднество. Потом, когда День благодарения останется позади, можно окинуть взглядом опустошенные поля, пролегающие от подножья гор до самого горизонта: грустная картина под белым небосводом. Смешанный лес на бугре за деревней и трава на холмиках могил вскоре пожелтеют и завянут. Холодный ветер будет обдувать памятники, возведенные по тому или иному случаю, памятники, поставленные в честь целомудренных вдов, покрытые мхом, деревья циннии, стоящие вблизи джансынов - этих устрашающих деревянных идолов, призванных отпугивать злых духов. После чего можно услышать поступь грядущих длинных зимних ночей.
Когда солнце опустилось за холмы, из дальнего конца деревни все еще доносились звуки квенгари, похожие на женские причитания и всхлипывания. Наверное, это могло продолжаться всю ночь. Хотя, по правде говоря, только сейчас начиналось настоящее веселье для девушек и незамужних женщин, когда в ожидании восхода луны они собрались на песчаном берегу реки и слушали плеск воды.
Накрыть вам стол? - спрашивала уже во второй раз горничная Кви Нё, стоя у дверей террасы. - Ужинать будете?
Из комнаты не последовало ответа.
- Нужно зажечь лампу, - сказала тогда Кви Нё и вошла внутрь помещения. Чхампан Чхве Чи Су сидел за низким столиком, уткнувшись в раскрытую книгу. Сумеречный вечерний свет, напоминающий цвет выцветшей бумаги ханди[4], проникал в комнату. Действительно ли господин читал в полумраке? Луч света тусклой золотой полоской заскользил по переносице Чхве Чи Су. Сбоку резкий профиль его носа как нельзя лучше передавал состояние душевной тревоги, словно человек был опечален несовершенством мира. Оттого и вся комната была наполнена флюидами тревоги и беспокойства. Казалось, что мужчина в следующую минуту вскочит с места и закричит, выпучив глаза. Но он только произнес: