— Ах, ты ж…
Она повернула голову и улыбнулась Михе. Так, самую малость. Одними уголками губ. Улыбнулась просто как еще одной дымящейся елде, зашедшей ее навестить.
Что-то в этой лахудре было такое… Что-то спокойное, покорное и равнодушное. Хотелось просто упасть рядом с ней, уткнуться лицом в теплый, мягкий бок и ничего не видеть и не слышать. Что ж, одни страусы роют норы, а другие прячут лица в женском боку. Чего там говорить: глупая птица страус.
Эта птичья тяга к Моне Лизе окончательно вывела Миху из себя. Он ненавидел эту бабу на полатях. Ненавидел за это спокойствие, за покорность, за ее неуязвимость — «Ведь целый взвод пройдет сквозь нее за ночь, а ей хоть бы хны…», — ненавидел за то, что она пришла сюда в такой день, в такой вечер, чтобы питаться страхом и больным возбуждением солдат, чтобы жрать его, это возбуждение, как гиена жрет мертвечину. Но в человеческом языке не было слов, чтобы выразить его ненависть. И Миха, нелепо застыв у печки и не спуская с Моны Лизы яростного взгляда, выдавил из себя только неразборчивое:
— Да чего ж ты, ссс…
— Иди, иди ко мне, парень, — поманила его рукой Мона Лиза. — Чего стал?.. — и потом, когда Миха не тронулся с места: — Не бойся. Сейчас все будет хорошо…
Миха выпучил глаза.
— Се… сейчас что?.. — прохрипел он, делая шаг к полатям. — Хорошо?!..
— Да-да, все будет хорошо, — ласково кивнула она, вставая перед ним, обнаженная, жаркая, бесстыдная.
Миха даже не успел оценить ее, как обычно оценил женщин, — ноги, грудь, талия. Он просто двинулся вперед и левой рукой перехватил автомат за ствол, намереваясь со всего размаху зарядить этой лахудре прикладом по черепу. Чтобы легла. Заткнулась и легла. И молчала.
В этот момент дрожащий палец чуть-чуть сильнее, чем следовало, нажал на собачку. Автомат с грохотом выплюнул несколько пуль, рванувших щепки на стене. Мона Лиза заорала и кинулась куда-то в угол. Миха очень четко увидел, как тряслось в этот момент ее голое женское мясо.
Потом в землянку ворвались ополченцы («Ты что, Собакин, бабу завалил?!..»), все бестолково суетились и ругались. Потом Миху вытащили на улицу, всунули в зубы сигарету и поднесли к кончику зажженную спичку.
— Ну его на хер, посиди-ка здесь, браток! — сказал Дегтярь. — Отдохни… Ты уже общнулся с бабой — теперь наш черед… — и скрылся внутри.
Миха сидел у входа. Сигарета прыгала в его руке как живая. Впору было привязывать ее к пальцам. Шпагатом. Попытавшись стиснуть пальцы сильнее, Миха почувствовал в ладони острое жжение. Он пришел в себя. Присмотрелся. «Ебтать, рука ж на компенсаторе была… Спалил к херам…» Он вынул из кармана куртки остаток бинта и принялся заматывать кисть. По крайней мере, теперь ему было чем заняться….