— Тоже мне, сравнил с «бурундуками»! — оскорбился сидящий рядом Норов. — Оно конечно, и «бурундуки», и МЫ — диверсионные подразделения. Но бурундук — сразу видно, что румын. Хитрожопый копошун, что белка, поделенная на крота, западлистый и трусливый. Иное дело — шатун… Знаешь, что это такое?
— Ну-у… — нерешительно протянул Миха, — кажется, это такой медведь, который зимой не спит, а бродит по лесу и ко всем пристает…
— Во-во, — закивал Норов, — точно! Знаешь, такой хозяйский Русский Ваня. В о-оч-чень плохом настроении. И поэтому лучше его не…
— Ну понятно, понятно, — перебил Норова Миха. — «Шатуны» — ребята крутые, базара нема. Но только почему именно «шатуны»?..
— Да это из-за позывных… — равнодушно бросил Саша.
— Из-за каких позывных?.. Ну, не дави клопа, расскажи…
— Да отстань…
— Ну расскажи, Саша! Интересно, в натуре…
— Вот пристал!.. — Саша недовольно покачал головой, пожевал губами, потом все же сдался: — Ну ладно, хер с тобой, слушай. Значит так, когда на ММЗ формировали батальон ополченцев, мне поручили отобрать команду специального назначения…
Бронированный «Краз» мчался но ночной дороге. В кунге было четверо — Саша, Норов, Миха и Борода. Все — в маскхалатах, при стволах, ручных гранатах и «мухах». Борода дремал, привалившись к кирпичам, которыми изнутри был выложен кунг. Саша рассказывал, Миха слушал, Норов изредка вставлял свои законные пять копеек.
— …Ну вот, а когда пришел батальон, мы его прикрывали. Чтобы, знаешь, пока развертывание…
— Погоди, как это «прикрывали»? Вас же всего восьмеро было…
— А чего? — встрял Норов. — Знаешь, как в самом начале получалось? Ребята вдесятером километр окопов держали. И по автомату на три человека…
— Не перебивай, — остановил Норова Саша. — А хочешь, так сам рассказывай.
— Не-не, говори, — отмахнулся Норов. — У тебя сподручнее получается…
— Да? Ну тогда не встревай… Так вот, а после, когда батальон закрепился, мы уже по всему фронту начали мотаться…
С «шатунами» было интересно воевать. Это вам не однообразное ополченское сидение в окопах, когда с одной стороны обезображенный румынскими позициями пейзаж, с другой — неизменные банки с вином, каждый вечер мужественно истребляемые и каждое утро возрождаемые из ничего, как птица Феникс. Там, у ополченцев, была позиционная война. Здесь, у «шатунов», война, как называл ее про себя Миха, — «живая». Почти каждый день, или, вернее, почти каждую ночь — боевые выходы. Накрыть огневую точку, взорвать дзот, отогнать снайпера. Веселись — не хочу.
За те дни, которые Миха провел в команде, он кое-чему научился. Не очень громко передвигаться в темноте, худо-бедно ориентироваться в «шатунских» сигналах, вроде щелчков, свистов и кошачьего мяуканья, кое-как стрелять ночью на звук. Да, он уже умел немного, и считал, что умеет почти все. Впрочем, «шатуны» пока думали по-другому, и поэтому до сих пор Миха исполнял во время выходов необходимую, но грустную партию «второго прикрывающего».